Отвергая мнимый, если не сказать придуманный, конфликт церковной власти с правителем в 1113 году, мы должны обратиться к фактам, в которых нашла отражение действительная конфронтация между этими сторонами, когда церковь использовала духовное оружие в форме проклятия или — в более мягкой форме — отлучения как дискриминирующего элемента в теории спасения. В 11–12 веках нам известны три подобного рода конфликта, к сожалению, не слишком точно описанные в источниках. Первый факт — это проклятие Польши, архиепископом Гауденцием, — одно из доказательств того, что Храбрый не был таким послушным сыном церкви, как это описывал Галл, который, впрочем, и был единственным, кто об этом проклятии упомянул. Отсутствие конкретных данных об этом конфликте делает невозможной его интерпретацию. Второй конфликт, плохо известный из источников, но тем более дискутируемый в историографии, возник между краковским епископом Станиславом и королем Болеславом 2, первый из которых лишился в ходе него жизни, а другой — трона. Кадлубек сообщает, что епископ угрожал королю проклятием, однако он не утверждает, что оно действительно было наложено[1128]. Если это сообщение правдиво (а видимых причин поставить его под сомнение нет), следует признать, что король расправился с епископом прежде, чем тот исполнил свою угрозу, а возможно, и после ее осуществления (если хронист этот последний факт замолчал). Епископ воспользовался, таким образом, духовным оружием, солидаризируясь с подавляющей частью вельмож (и наследником Владиславом), которые впоследствии обеспечили ему уже посмертный успех. Та же тактика церкви, заключавшаяся в союзе с наследниками и знатью, а также в оперировании проклятьями, проявилась и в последующем конфликте, закончившемся изгнанием Владислава 2 в 1146 году[1129]. Эти известные по источникам случаи использования эсхатологической аргументации как ultima ratio в великих спорах о структуре власти должны были обеспечить церкви соответствующее место в раскладе политических сил общества. Интересуют нас здесь не политические факты, а свидетельства определенного образа мышления, внедренного в сознание новой религией и используемого духовными наставниками в собственных целях, аналогично созданию экономической базы подобным методом. Использование этого метода оказало на структуру общества влияние двоякого рода: конструктивное с позиции церкви, поскольку обеспечило ей экономический рост и укрепление политического веса, и деструктивное с позиции светской части феодального общества и государства, поскольку оно таило в себе угрозу верховенства церкви. И в этом случае мы наблюдаем возникновение сопротивления эсхатологической концепции, правда не в ее идеологической части, а лишь в ее земном отражении. Родственное окружение дарителей сдерживало их чрезмерную щедрость, которая должна была обеспечить вечное счастье за счет оставшихся на земле наследников. Проклятие, использованное в политических целях, встречало решительное сопротивление тех, кого оно затрагивало, чему доказательства мы находим как в Польше, так и в Чехии, и на Руси[1130], а если и могло рассчитывать на частичную эффективность, то благодаря тому, что находило благоприятный отзвук со стороны противников проклятой стороны. Так практические соображения общества отвели проклятию второстепенную роль в политической игре.
1128
Kadlubek 2, cap. 20. S. 296); (епископ) «Prius illi regni comminatur excidium, tandem anathematis gladium intentat». Войцеховский (Wojciechowski. Szkice, 1970. S. 249) интерпретировал эти слова как проклятие («епископ его за это проклял, а король на проклятие епископа убил…»). Однако Абгарович и Кюрбисовна (К. Abgarowicz, В. Kurbisowna. Mistrza Wincentego Kronika polska. — Warszawa, 1974. S. 117) интерпретируют: «То есть только угрожал проклятием». Из слов не вытекает, что проклятие не было высказано.
1129
Вопрос проклятия архиепископом Якубом князя Владислава не выяснен, так как булла Евгения 3 (1146) (MPHist. 2. S. 8), которая должна была свидетельствовать об этом факте, была признана фальшивой, а красочное сообщение об этом событии, которое якобы происходило под осажденной Познанью (Kronika Wielkopolska (wyd. В. Kurbisowna) // MPHist. S. 8 n.; Warszawa, 1970, cap. 32. S. 51), не вызывает доверия и может содержать только один достоверный элемент, а именно, что Владислава коснулось проклятие, которое произошло, по-видимому, одновременно с проклятием княгини Агнешки, о котором свидетельствует король Генрих, сын Конрада 3 (MPHist. 2. S. 11 n.) (проклятие было произнесено папой римским, что, скорее всего, является недоразумением). Критически рассмотрел проблему Лабуда (G. Labuda. Zabiegi о utrzymanie jednosci panstwa polskiego w latach 1138–1146 // RHist. 66/1959, особенно S. 163 n.
1130
Красноречивым доказательством этому является уже проклятие, брошенное в адрес младших братьев кардиналом Гвидо (1149) по причине удержания земли князя Владислава (после его изгнания). Польский клир во главе с архиепископом не думал произносить это проклятие и по этой причине получил напоминание папы Евгения 3 (MPHist. 2. S. 17 n.). Попытки применения в Польше 11–12 веков канонических санкций (отрешение, анафема) рассмотрел Вуйчик (W. Wojcik. Sciganie lekcewazacych przykazania. S. 40–44), делая вывод о ненадежности этих средств в то время «ввиду отсутствия подготовки со стороны населения и проповедников» (S. 41). Однако же неэффективность вытекала и из других причин, о которых мы говорим в тексте. И в Чехии мы встречаем случаи использования епископами этого «духовного оружия» против светской власти. Так, епископ пражский Яромир, о чем свидетельствует булла Григория 7 (1074), использовал это оружие как аргумент в конфликте со своим братом князем Вратиславом, когда тот заступился за моравского епископа Иоанна, оскорбленного Яромиром. Папа писал Яромиру (CDBoh. 1, № 71. S. 75): «Кроме того, как нам донесено, мир, заключенный между тобой и братом твоим князем, всяческим образом не престаешь нарушать, да при этом еще своих людей без канонической вины и судебного постановления от церкви отлучаешь». Дело нашло отражение в нескольких папских буллах и в Хронике Космаса и продлилось вплоть до смерти Яромира (1089), см. A. Gasiorowski. Jaromir-Gebhard // SSSlow. 2/1964. S. 321. Несколько десятков лет спустя епископ моравский (оломоуцкий) Генрих Здик, ярый сторонник чешского князя Владислава 2, а потому ненавистный моравским князьям (Вратислав, Конрад, Отто), недопущенный до своей епархии, проклял этих князей, а когда моравское духовенство не поддержало это проклятие, отлучил в 1142 году Моравию от церкви, ср.: CDBoh. 1, № 128. S. 153; Гродиско-опатовицкий ежегодник // FRBoh. 2. S. 397. Не будем вдаваться в подробности этого запутанного дела, однако проклятие, как и в предыдущем случае, не имело успеха. См. также: М. Wojciechowska. Henryk Zdik // SSSlow. 2. S. 206–208. В восточном христианстве церковь, будучи одним из элементов государственной организации, отличалась податливостью, поэтому на Руси использование «духовного оружия» епископами не имело никакого эффекта, однако и здесь складывались исключительные ситуации, когда дело доходило до конфликта со светской властью, как в Ростово-Суздальской Руси, где при Андрее Боголюбском (ум. 1175) местный владыка Федор, поссорившийся с князем, отлучил от церкви столичный Владимир, закрыл все церкви и забрал от них ключи. Дело кончилось трагически для заносчивого владыки, который был отдан под суд киевским митрополитом и по приговору был страшно покалечен, ПСРЛ. 1. С. 355–356 (1169).