Историк, который располагает достаточным количеством письменных источников, находится в такой удачной ситуации, что в собственной области, не прибегая к помощи иных дисциплин, получает ответы на все беспокоящие его вопросы. И коль скоро подобная ситуация не складывается в случае с религией славян, возникает вопрос, в какой мере здесь могут быть полезны этнографические и археологические источники. Представители соответствующих дисциплин охотно оказывают помощь в этих исследованиях и даже склонны создавать образ языческой религии главным образом на основе собственных материалов. Следует задуматься, в какой мере эта готовность находит обоснование в материалах, которыми они располагают.
На этнографические источники приходится значительный объем сведений о тех народных верованиях, которые выходят за пределы, очерченные христианским учением, и которые были собраны любителями и исследователями фольклора в 19 и 20 веках — после пробуждения интереса к нему в эпоху романтизма. С точки зрения содержания, но не способа литературного воспроизведения, эти сведения представляли собой как бы продолжение средневековых письменных источников церковного происхождения, направленных против реликтов язычества, но при этом все же отделенных от них паузой переходного периода 15/16–18 веков, а именно в это время гуманистами в мифологию было введено множество фантастических мотивов. Этнографические источники, так же, как и исторические, если они подробно и точно записаны, имеют в принципе большую ценность для познания современных их возникновению народных верований. Они также до сих пор расцениваются исследователями как реликты языческих верований, которые можно использовать при реконструкции изначальной религии[128], особенно в тех славянских странах, в которых отсутствуют соответствующие средневековые письменные источники[129]. И в то же время использование ретрогрессивного метода требует особой осторожности при рассмотрении естественной эволюции религиозных понятий в условиях сильного, особенно в новое время, влияния христианских верований, а также проникновения этнически чуждых мотивов. В тех славянских странах, которые не имеют собственных средневековых источников, позволяющих дать критерии контроля, перенос назад народных верований нового времени ведет к сомнительным или полностью фиктивным выводам. Там, где сохранились средневековые источники, именно они должны служить исходной точкой в реконструкции изначальной религии. Этнографические данные годятся для целей реконструкции постольку, поскольку в них удается распознать архаические элементы, восходящие к эпохе язычества. Новейшие польские исследования[130] основываются на богатом материале, разработанном К. Мошиньским.
129
Это касается прежде всего южного славянства, у которого почти отсутствуют средневековые сведения о славянской религии. Не заменит ли их фольклор? Брюкнер (Brukner. Mitologia slowianska. S. 152) писал: «На Балканах фольклор является всем, а его стали собирать относительно недавно, сто лет назад, начиная с Вука; нет ни малейшего упоминания о древних мифах; греков это не занимало, а славяне избегали». Это наблюдение касается прежде всего «теологии», что же касается «демонологии», то здесь трудно быть столь категоричным. Предпринималось достаточно много попыток реконструкции славянского пантеона на основе южнославянского фольклора и эпоса; следы «верховного бога» (Дабога) усматривали в песнях о королевиче Марко, V. Cajkanovic. О srpskom vrhovnom bogu. — Beograd, 1941. S. 120, ср.: H. Czajka. Bohaterska epika ludowa slowian poludniowych. — Wroclaw etc., 1973. S. 39. Иначе смотрит на возможность сохранения в южнославянском фольклоре следов политеизма Шнеевейс (Е. Schneeweis. Serbokroatische Volkskunde 1 // Volksglaube und Volksbrauch. — Berlin, 1961. S. 4). To есть автор делает вывод, что перед принятием крещения южные славяне оставались на уровне веры в демонов. Эта точка зрения требует уточнения, в чем мы убедимся, исходя из дальнейших выводов, хотя она и соответствует современному состоянию исследований, ср. напр., Топоров. Фрагмент. С. 16. Шнеевейс в то же время считает возможным установить важнейшие верования (С. 3). Указанием на дохристианское происхождение отдельных элементов верований можно считать их проявление у всех славян (ср. там же 4, 7, 10, 15 и т. д.). О сложном происхождении южнославянского фольклора: D. Antonijevic. Zajednicko и narodnoj religiji Grka i juznih Slovena //Balcanica. — 8.— 1977. S. 681–692.
130
Помимо работ Урбаньчика (см. выше), см.: J. Kostrzewski. Kultura prapolska. — Warszawa, 1962. S. 329–359; M. Kowalczyk. Wierzenia poganskie za pierwszych Piastow. — Lodz, 1968.