3. Полабский политеизм
Полабье дает пример исключительно развитого по меркам славянских стран политеизма, и это явление тем более странно, что этот край вплоть до 12 в. был одновременно одним из наиболее отсталых, и ростки государственной организации здесь были самыми слабыми, что, казалось бы, противоречит тезису о государственной обусловленности зарождения политеизма. Подтверждением этому тезису служит пример Руси, где именно государственность породила некоторые политеистические тенденции, реализованные, впрочем, в незначительной степени по причине принятия крещения. Правда, Венецке принципиально поставил под сомнение достоверность свидетельств источников о полабском политеизме, которые могли описывать религию местных славян только в рамках некой литературной конвенции[434]. Однако критика Венецке была однобокой, автор не отличал шаблонных описаний от конкретных деталей, которых в данных свидетельствах было достаточно. Если религия полабских славян расходилась с общей моделью становления религии, то причины этого следует искать не в искажении ее образа в источниках, а в специфических внешнеполитических условиях Полабья, вызвавших идеологический ответ в форме политеизма. Эти условия также привели к тому, что в данном регионе политеизм сформировался не везде, а лишь захватил северную часть и не перешел через Одер на востоке.
О его распространении в восточном направлении мы можем узнать из житий св. Оттона, главного источника по географии богов и святилищ на этих землях. Первая миссия Оттона (1124) пересекла Варту и прибыла в Пыжице, а оттуда направилась в Камень; миссия повсюду имела успех, однако ни одно из житий не упоминает о святилищах, божках и жрецах[435] вплоть до того момента, пока миссионеры не перебрались на западный берег Одера. Когда по завершении первой миссии епископ вернулся на правый берег Одера, он вновь нашел земли, восприимчивые к миссионерской пропаганде, о богах же в данном месте жития вновь нет ни слова[436]. А значит, вряд ли в этих землях Оттон наткнулся на какие-либо следы политеизма. Совершенно иначе обстояло дело на левом берегу этой реки, где язычники чтили своих богов, имели святилища и жрецов и оказали решительное сопротивление миссионерской акции. Когда в 1128 году епископ прибыл на север со второй миссией, он вынужден был предпринять немало усилий, чтобы обратить в христианство население левобережья, где политеизм набрал силу, но в то же время миссия имела успех в Поморье (Померании), и источники также не упоминают о каких бы то ни было богах и святилищах со жрецами, существовавших в этом крае[437]. Большинство источников свидетельствует об этом однозначно, осложняет вопрос лишь сообщение Титмара о миссионерской деятельности в Поморье епископа Рейнберна, который разрушал и сжигал святилища с их божками и напугал морских демонов[438]. Это сообщение требует критической оценки, поскольку не видно причин, по которым политеизм в Поморье мог исчезнуть за сто лет, разделявшие Рейнберна и Отгона, — это маловероятно, если принять во внимание самостоятельность, по крайней мере политическую автономию, Поморья вплоть до правления Кривоустого и отсутствие продвижения христианизации на этих землях. Поэтому будем считать шаблонное и лишенное конкретных деталей сообщение Титмара формальным оборотом, подобным упоминанию митрополита Илариона о языческих святынях на Руси. В обоих случаях речь, по-видимому, шла об открытых культовых местах типа перынского, но не о постоянном святилище. Это отсутствие политеизма в Поморье является показательным и для форм верований в центральной Польше. Очаг полабского политеизма подобным же образом был изолирован с южной стороны. Титмар, ранее других сообщивший о лютичском политеизме, не оставил аналогичных свидетельств о серболужицких племенах, хотя с ними он был лучше всего знаком, интересовался их языческими верованиями и предоставил интересную информацию об элементах их полидоксии. Он сделал вывод, что в гломацких землях все жители относились к источникам и болоту, называемому гломацким (Glomuzi), с большим почтением и трепетом, чем к церквам, а по изменчивому состоянию трясины судили о том, что принесет ближайшее будущее[439]. В этом месте Титмару могло бы прийти в голову не только сравнение с церквами, но и с богами, если бы их культ был известен гломачам. В другом месте Титмар сообщил о своем предшественнике мерсебургском епископе Вигберте, что он, настойчиво поучая свою паству, вырубил лес, называемый Zutibure, то есть Святой Бор, который почитался жителями как божественный[440]. Симптоматично в данном месте молчание о каком бы то ни было сожжении святынь и борьбе с богами, хотя это была наиболее эффектная и показательная сторона любой миссии, ведь именно подобным образом автор хроники представлял успехи миссии Рейнберна в Поморье, давая фиктивное описание событий, подробностей которых он не знал. Однако он не отважился на такую фикцию в хорошо ему известном южном Полабье. Ясно, что ни богов, ни постоянных святилищ у серболужицких племен не было. Они поклонялись водам и рощам (с обитающими там демонами), как и восточнославянские племена. Таким образом, данные Титмара о серболужицких племенах согласуются с сообщениями русских источников. И общее молчание источников о политеизме в южном Полабье несмотря на то, что со времен Генриха 1 эти земли находились в сфере немецкой экспансии, убеждает нас, что эта форма верований не была известна местному населению.
434
E. Wienecke. Untersuchugen zur Religion der Westslaven. — Leipzig, 1939. S. 23–29 et passim. Автор, впрочем, справедливо считал, что такие определения, как ydolum, ydolatria могли означать вообще языческий культ, а не обязательно форму идолопоклонства. Ср. рец. G. Labuda. SOcc., 18/1947. S. 459–470. В то же время следует согласиться с позицией Мейера (К. Н. Meyer. Vom Kult der Gotter und Geister in slavischer Urzeit // Prace Filologiczne, 15/2/1931. S. 454–464), который, исходя из языкового факта, что славяне не имели общих названий храмов, идолов, и на основании сообщений источников по этому вопросу пришел к выводу, что славяне до эпохи переселения народов (то есть в 5 веке) не знали ни храмов, ни изображений богов.
435
Vita Prieflingensis 2, cap. 4 // MPHist. n. s. 7/1, 1966. S. 32–34; Ebo 2, cap. // MPHist. n. s. 7/2, 1969. S. 64 n.; Herbord 2, cap. 14–17, 19–20 // MPHist. n. s. 7/3, 1974. S. 84–91, 96–98. Пальм (Palm, Wendische Kultstatten. S. 75) не смог найти ответа на вопрос, не объясняется ли отсутствие храмов древним влиянием христианства. Непродолжительный христианский период в Западном Поморье и длительный период ее самостоятельного существования, не скованного христианством, склоняет к отрицательному ответу.
436
Vita Priefl. 2, cap. 19–20. S. 50 n; Ebo 2, cap. 18. S. 86 n; Herbord 2, cap. 38. S. 135–137.
437
Они обходят молчанием западнопоморские земли. См. также карту языческих святилищ на землях миссии, J. Herrmann. Einige Bemerkungen zu Tempelstatten und Kultbildern im Nordwestslavischen Gebiet // APol, 16, 1971. S. 540.
438
Thietmar 7, cap 72. S. 571: «Святилища идолов, разрушив, сжег и, низвергнув демонов в море, очистил то место четырьмя камнями, перевязанными священной крисмой и святой водой, и вывел новый побег от древа Господа Вседержителя». О шаблонном использовании определения «идол» см.: Th. Palm. Wendische Kultstatten. Quellenkritische Untersuchungen zu den letzten Jahrhunderten slavischen Heiden turns — Lund, 1937. S. 26. О гранитной фигурке, найденной в костерском повяте, на фоне языческой религии Поморья см.: W. Lega. Spoleczecstwo i panstwo gdansko-pomorskie w 12 i 13 wieku. — Poznan, 1959. S. 218–221; Lega. Kultura Pomorza we wczesnym sredniowieczu napodstawie wykopalisk — Torun, 1930. S. 274–275.