[564]. Опущен был только культ мертвых, зато выделена демонология, культу христианского Бога противопоставлен культ многих демонов с неопределенными именами, а также культу Творца — культ предметов природы (в соответствии со словами св. Павла). Ту же мифологическую информацию передает и устав краковской епархии от 1408 года, говоря о языческих песнях, в которых призывались и почитались идолы[565]. Сравнивая эти два текста, можно сказать, что в польской литературе, так же, как и в чешской, демон определялся словом idolum. К сожалению, и этот памятник не приводит имен демонов. Впрочем, невозможно было отличить богов от собственно демонов. Тем не менее приблизительно в это время (в начале 15 века) польские провинциальные уставы[566] заполнили этот пробел. Их предписания запрещали хлопать в ладоши и петь, взывая к идолам: lado yleli yassa tya (это происходило во время Зеленых святок). Таким образом, мы получаем четыре имени демонов, звучащие как: Ладо, Илели, Яша, Тия[567]. Но нет никакой уверенности в том, что передача звучания этих имен точна: около 1440 года Паркош назвал в качестве имени идола — Ныя[568], считается, что это искаженное имя Тия. Ошибки могли закрасться и в другие имена. В памятниках первой половины 15 века появились еще три версии этого списка, одна из них повторяет с небольшими изменениями приведенный список: ysaya lado yleli ya ya[569], вторая и третья существенно изменены: Alado gardzyna yesse и Alado agyessze[570]. Брюкнер все варианты воспроизведения этого списка сводил к гнезненским уставам, что небесспорно. С литературной точки зрения Брюкнер квалифицировал эти имена как «праздничные припевки»[571], то есть сохранившиеся в обрядовых песнях, с чем, по крайней мере частично, соглашался второй их главный критик К. Потканьский[572]. Оба этих исследователя в то же время занимали диаметрально противоположные позиции в отношении оценки ценности данного списка для исследования мифологии. Брюкнер, как известно, с этой точки зрения не придавал никакого значения этому списку, утверждая, что «публичный культ великих богов пал раз навсегда при введении христианства»[573]… В то же время Потканьский, хотя и высказывал по поводу всех приведенных в списке имен множество сомнений, тем не менее предполагал, что он содержит в себе некоторые элементы из мифологии великих божеств. В принципе метод Потканьского кажется справедливым и пригодным также и с позиции проблематики существования «великих божеств». Следует без голословных утверждений искать способ выхода из замкнутого круга домыслов и установить критерии расшифровки этих загадочных имен в припевках. Природу существ, которых эти припевки могли бы обозначать, разъяснило бы духовенство того времени, знакомое с фольклором и пользующееся соответствующими терминами; пролить свет на эту проблему могли бы и сами имена, насколько их можно на основании раннесредневековых источников проследить или связать с настоящей высшей мифологией. Однако мнению церковных источников 15 века мы не можем придавать большого значения — разве они ориентировались в сложных мифологических проблемах? Как раз наоборот, они обнаруживают скорее их непонимание, как это доказал сам Длугош. Их мифологическая терминология многозначна, поскольку demones, idola могли обозначать как души мертвых — нави, так и собственно демонов, и наконец, богов. И приведенные в припевках имена ничего не говорят, так как не обнаруживают связи со средневековой мифологической терминологией. В них невозможно обнаружить не только «великих божеств», но даже и обычных демонов — а если этимология такого Ныи допускает связь с навями, то в любом случае отсутствует научное подтверждение, что он был «в мифологической действительности» богом или хотя бы демоном[574]. Мифологическая интерпретация отдельных имен ведет только к произвольному толкованию; например, под наиболее четким из них — Ладо — Длугош понимал то бога Марса, то богиню Мазовии (Лада); Потканьский допускал, что это мог быть свадебный бог[575], в то время как Брюкнер объяснял, что это определение возлюбленной/возлюбленного (Ладо — звательный падеж от Лада)[576]. Вообще рассматриваемые имена не дают основания ни для каких мифологических выводов.
вернуться
Exhortatio visitationis synodalis z diecezji wloclawskiej z wieku 14 (wyd. W. Abraham) // Archiwum Komisji Historycznej 5. — Krakow, 1889. S. 227 n: «Также если кто призывает демонов или верит или почитает более чем одного бога, который создал все или если молятся или почитают за бога птиц или деревья или прочие творения».
вернуться
Statuty diecezjalne krakowskie z roku 1408 (wyd. B. Ulanowski) // Archiwum. Kom., как в предыдущей ссылке, S. 27: «Потому запрещаем, да не будет во дни пятидесятницы песнопений языческих, в коих призываются и почитаются идолы».
вернуться
A. Bruckner. Kazania sredniowieczne // RAFil. 24/1895. S. 326: «Также запрещаем рукоплескания и заклинания, в которых призываются имена идолов /…/ каковые обыкновенно случаются во время пятидесятницы». Брюкнер (Bruckner. Dzieje kultury polskiej. S. 137) датировал этот документ приблизительно 1420 годом.
вернуться
По мнению Брюкнера (Bruckner. Wierzenia religijne // PKSIow. S. 159).
вернуться
J. Los. Jakoba syn Parkosza traktat о ortografii polskiej // Materiaty i prace Komisji Jezyk. Ak. Um w Krakowie 2/1907. S. 405: «Ибо между „Ниа“ — именем идола, и слогом „наа“, стоящем в слове „гниасдо“, нет разницы». Якуб, таким образом, знал это имя со слуха в звучании «Ниа», хотя Брюкнер (Bruckner. Dzieje kultuty polskiej. S. 168) читал это слово как «Ния».
вернуться
Брюкнер цитирует по ченстоховской рукописи (Bruckner. Kazania. S. 327): «Не бога призывать, но диавола, а именно исайа», но далее приводится форма yassa, lado и т. д.
вернуться
A. Bruckner. Kazania husyty polskiego // Prace Filologiczne, 4/1893 (до середины 15 века). S. 572; Bruckner. Kazania. S. 326: «И так поляки до сих пор около Пятидесятницы почитают идолов Алада гардзина иессе, и — о горе! — этим идолам дурные христиане воздают большие почести, чем богу, ибо девицы, которые весь год не ходят в церковь молиться богу, в это время имеют обыкновение идти почитать идолов». Проповедник приводит новое название и новые обстоятельства, свидетельствующие, что он черпал их из другого источника, не из провинциальных уставов. В глоссе в житии св. Войцеха в краноставском кодексе середины 15 века (R. Lubicz. Kilka zabytkow jezyka staropolskiego // Prace Filologiczne, 5/1899. S. 59) приводится какая-то сокращенная форма: ср.: Bruckner. Kazama. S. 327.
вернуться
Bruckner. Mitologia polska. S. 12; Bruckner. Wierzenia religijne. S. 159; Bruckner. Dzieje kultuty polskiej 1. S. 138 (так же).
вернуться
К. Potkanski. Wiadomosci Dlugosza о polskiej mitologii // Pisma posmiertne 2. — Krakow, 1924. S. 77 nn. Автор не считает, что Ладо был «ничего не значащей припевкой» (С. 7–9), также он утверждает, «что Лель мог не быть только припевкой для звучания» (С. 84) и т. п. К сожалению, эти неопределенные предположения не приближают к разрешению проблемы.
вернуться
Bruckner. Wierzenia religijne. S. 158.
вернуться
О этимологии см.: S. Urbanczyk. Dlugoszowe bostwa // SSSlow. 1. S. 347. Правда, Паркош называет его идолом, см. выше, но ясно, что это его собственное предположение.