В первой функции сверхъестественный фактор опекает все земные дела человека. Это древнейшая[42] и наиважнейшая функция, относящаяся к самому бытию человека; она также является всеобщей в религии и изначальной (если исключить сопутствующие рудименты третьей функции). Ее значение возрастает по мере продвижения назад, ко все более низкому уровню производительных сил, когда разочарованный своим бессилием человек выбирал наиболее радикальный способ воздействия на сопротивлявшуюся природу, включая в борьбу с ней сверхъестественные силы. Добывание средств для выживания, защита собственного здоровья и жизни, обеспечение себя потомством, личный и групповой успех и подобные земные цели представляли исключительный предмет религиозных интересов у дописьменных народов. Такой набор целей религии отмечает этнография и подтверждают современные наблюдения. Так, религиозные обряды банту направлены на обеспечение воспроизводства общества и поддержание уровня сельскохозяйственного производства. Подобных благодеяний ждут также от Бога, заимствованного у христианских миссионеров; учение о вечном спасении не стало их убеждением[43]. Но и у цивилизованных народов религия сохраняет на протяжении всей своей истории земные цели; человек продолжает молиться о защите «от ветра, голода, огня и войны», и хотя третья функция проявляется все сильней, преобладает утилитарная земная цель, в чем может убедить, например, чтение так называемых псалмов Давида, воспевающих отношение между Богом и человеком и пользующихся особенной популярностью и в христианском мире. Псалмопевцы почитают Бога, воспевают ему хвалу, в частности за то, что он делает для человека, хвалят мужа, который над Законом Божьим «размышляет денно и нощно» (псалом 1), но все же обращаются к нуждам земным, вверяя их опеке Божьей или выражая благодарность за эту опеку. Эти нужды становятся в значительной степени главной темой этих произведений, как это представлено в 90 псалме:
«Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится.
Говорит Господу: „прибежище мое и зашита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!“
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы.
Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его»[44].
Подобное покровительство предоставляет божество своему верному народу, как поется, например, в псалме 149:
«Ибо благоволит Господь к народу Своему, прославляет смиренных спасением.
Да торжествуют святые во славе, да радуются на ложах своих.
Да будут славословия Богу в устах их, и меч обоюдоострый в руке их,
для того, чтобы совершать мщение над народами, наказание над племенами…»[45]
Условия договора между личностью, общественной группой и sacrum отчетливо видны в цитированных псалмах. Sacrum оказывает человеку эффективную помощь, одаривает верных всяческими благами, однако лишь при условии преклонения перед ним, вверения себя его опеке, выражения доверия к нему, провозглашения ему хвалы. Вообще третья функция, которая в псалмах, как кажется на первый взгляд, явственно выражена, в действительности — только мнимая, поскольку она лишена существенной черты — бескорыстности. Созерцание sacrum и чувства, обращенные к нему, соединены с мотивом щедрой награды. Человеческие обязательства отличаются здесь от более ранних отношений тем, что они не ограничиваются материальной отплатой в виде жертв или внесения средств на культовые цели. К ним присоединяется еще и условие новейшего происхождения: соблюдение провозглашенных религией этических принципов. Уже в дописьменных обществах сверхъестественные силы проявляют заинтересованность в поддержании группой внутреннего порядка[46]. Происхождение этой концепции понятно: внутреннее брожение в группе влечет за собой плачевные для нее последствия, которые, в свою очередь, приписываются сверхъестественному фактору, вызванному, конечно же, нарушением традиционных обычаев. И все-таки сверхъестественный фактор выступает здесь как гарант родных обычаев, которые широкие массы могут с этической точки зрения оценивать самым разнообразным образом либо проявлять к ним безразличие и которые невозможно сопоставить с определенной этической системой. Непосредственным гарантом закона обычаев является сама группа, религия санкционирует этот закон; и в то же время такому обществу чуждо понятия греха как нарушения религиозных предписаний, еще в античных культурах слабо развитого[47]. Сами боги «грешны» и подвержены тем же, что и люди, страстям. Иначе обстоит дело в Псалмах: они представляют божество как совершенную сущность, которая требует от верных соблюдения в жизни нравственных принципов как условия покровительства над ними. Это условие описано в псалме 14:
42
M. Weber. Religionssoziologie (Typen religioser Vergemeinschaftung) // Wirtschaft und Gesellschaft 3. — Tubingen, 1925. S. 227. Определение Вебера перекликается с определением Бергсона, см. выше.
43
W. G. L. Randles. Echanges de marchandises et echanges de dieux. Un chasse-croise culturel entre Europeens et Bantu. — Annales, Economies Societes Civilisations 30 (1975). S. 635–653, cm. S. 642.
44
Ловмянский в польском тексте здесь и далее приводит псалмы Давида в стихотворном переводе Я. Кохановского, великого польского поэта 16 века, отмечая при этом, что Кохановский под влиянием христианства произвел некоторые модификации библейского текста, которые здесь не являются существенными, поскольку псалмы трактуются в данном случае как источник, свидетельствующий о структурных элементах религии. — Прим. переводчика. Е. Dabrowski. Religia Izraela // Religia swiata. — Warszawa, 1957. S. 521.
47
Widengren. Op cit. S. 278. Однако существует широко распространенное понятие бесчестия, вызванного даже неосознанно, и необходимости очищения с целью предотвращения катастрофических последствий, которые грозят со стороны таинственной сверхъестественной силы. Эти понятия особенно развиты в древней Греции и Риме, R. Bloch. La religion romaine. HDRel. 1. S. 879–891. Как утверждал T. Зелинский (Т. Zielinski. Religia starozytnej Grecji. — Warszawa-Krakow, 1921. S. 77.), «первоначально и в Греции, как и везде, бог проявлял себя не в справедливости, но в силе, и гомерическая эпоха была эпохой постепенного слияния понятий „бог“ и „добро“… Сначала бог защищает исключительно, но зато очень ревностно, сакральную обязанность человека, т. е. исполнение им обязанностей по отношению к нему, богу; затем он расширяет свое влияние и на те человеческие отношения, которые вследствие слабости одной из сторон легко могли повлечь за собой искушение злоупотребления силой: отношение сынов к пожилым родителям, хозяина к беззащитному гостю. И наконец, вся моральная обязанность человека становится предметом божественной „опис“ — так называет Гомер в „Одиссее“ всевидящую и карающую мощь божества». О бесчестии и очищении: Proceeding of the 21th internat. Congress of the int. Assoc. for the History of Religions 2. Guilt or pollution and rites of purification. — Leyden, 1968.