Думаю, вопрос о том, кого Жерар де Нерваль сотворил из «Вечной Матери», не вызовет пререканий: это «единая в трех лицах» дева, мать и грешница, это Изида и Афродита, Кибела и Мария, это его собственная мать, которой он не знал и искал во всех женщинах, встречающихся ему на жизненном пути. Это и Аврелия, солярная героиня, рассеивающая его кошмары. Но «Вечная Мать» в «Аврелии» — это прежде всего жертва неравной борьбы с элохимами: «Трое из элохимов бежали от потопа на самую высокую вершину африканских гор. Между ними началась борьба. Здесь память мне изменяет, и я не помню исхода этой борьбы. Я вижу только на горе, омываемой морем, женщину с распущенными волосами, которую они оставили; она кричит и борется с волнами. Ее жалобные стоны заглушают шум наводнения… Спаслась ли она? Я не знаю. Боги, ее братья, осудили ее, но над ее головой засверкала вечерняя звезда, излившая на ее лоб потоки света».[191]
Это великолепное описание заставляет вспомнить о необычном изображении Марии Магдалины, помещенном в тимпане храма Ренн-ле-Шато: змея у подола ее платья, взгляд, обращенный к распятию… Эта Магдалина более напоминает Деву Марию. Быть может, это ее копия? Возможно, но не только. Слова Жерара де Нерваля позволяют взглянуть на декор храма?
Ренн-ле-Шато (а именно на обилие в декоре Марий Магдалин) в ином, отнюдь не ортодоксальном ракурсе. Вслед за создателем «Аврелии» мы входим в область гностицизма: «христианская» Мария Магдалина превращается в олицетворение того, что в учении гностиков называется мировой душой. Вечная Мать Жерара де Нерваля — это все та же мировая душа, изгнанная своими братьями элохимами; оставленная ими на произвол судьбы, она горько сетует в ожидании прилива сил. Мировая душа, отрезанная от мира, не более чем проститутка, молящая о Божьей благодати, ищущая, но не обретающая света. Однако над головой «Вечной Матери» вспыхивает вечерняя звезда, знак надежды и, возможно, божественный свет. «Вечное движение „Anima Mundi“, вероятно, было следующим. Небесная Дева (Плерома гностиков). Ее отпадение от высшего божественного порядка. „Вдовство“ Девы: скорбь и ожидание своей недостающей половины. Затем раздробление, искажение и истребление. „Anima Mundi“ — придание ей облика проститутки. Наконец, встреча с Единым: Дева вновь становится супругой Яхве, неделимым Светом. Мария Магдалина прошла через все эти испытания: одиночество, смерть любимых людей, поругание, насмешки. В молчании и любви она завершила свой путь, устланный тернием, который замкнулся, подобно терновому венцу: Мария Магдалина вернулась в страну Бессмертия».[192]
Вернемся к статуе Марии Магдалины в тимпане. Корабль (или ковчег) может олицетворять судно, на котором она пересекла Средиземное море, везя с собой ларь, в котором, как утверждает легенда, было спрятано сокровище. Правда, вполне возможно то, что «сокровищем», спрятанным в ларе Марии из Магдалы, мог быть сосуд с благовониями или другие предметы, ныне зовущиеся косметикой. И все же Магдалина является стражем, охраняющим «некую вещь», ковчег или ларь, и доказательством тому служит змея у ее ног. Эта змея не несет в себе угрозы, какую обычно представляют подобные пресмыкающиеся: Магдалина не борется с ней. Равным образом вы не найдете следов борьбы в изображениях Девы Марии со змеей, столь же миролюбивое отношение порой проявляют к змее и другие святые, например Маргарита из Кортона. Змея или дракон издавна считались стражами подземных сокровищ, особенно тех, что были спрятаны в пещерах. С точки зрения алхимиков, змее приписали роль стража в силу того, что она была символом еще не очищенной ртути, содержащей в себе зародыш Философского камня. Можно вспомнить и то, что змея всегда была символом Знания (начиная с Ветхого Завета): это существо, способное проскользнуть в любую щель, знает все секреты, в том числе и те, что спрятаны в чреве земли. Образ змеи обладает известной двойственностью, какой обладают «некроманты» Жерара де Нерваля: они знают, как продлевать жизнь, но пользуются своим знанием не во благо окружающих.
«Чрево Земли» — то есть бездна, скрывающая в себе «святилище», в котором, согласно Священному Писанию, покоится Сокровище. Греческим богом Ада (мрачного подземного царства) был Гадес, «всевидящий», в то время как его другое его имя (Плутон) связано с корнем «богатый». Иными словами, хозяин Ада — «Всевидящий» и в то же время «Богатый», что заставляет обратиться к другому «богатому» персонажу: «богатому Королю-Рыбаку» из легенд о Святом Граале. Этот хромой король управлял королевством Грааля, ставшим бесплодным и пустынным из-за того, что феи холмов разгневались на людей и их короля, совершившего святотатство. Король-Рыбак, дядя Персеваля-Парцифаля, носящий имя Пелес, воплотил в своем образе черты древнего валлийского божества Пуйла, государя Аннуина. Но рядом с Пелесом находится еще один персонаж, без которого король не имел бы никакого значения: это дева, несущая Грааль, женщина-божество, воплощенная не только в средневековых легендах о Граале, но и в образе Мелисанды в пьесе Мориса Метерлинка (поскольку ее возлюбленный Пелеас не кто иной, как Пелес). Пожалуй, прототипом всех этих героинь можно смело назвать таинственную всадницу Рианнон, рассказ о которой мы находим в первой ветви Мабиноги. Рианнон — персонаж первостепенной важности: имя богини-всадницы, приравненной к галло-романской Эпоне, означает «Великая Королева», в то время как ее супруга Пуйла называют государем Аннуина («annwfn», или «annwyn», означает «подземный мир»), в котором хранятся тайны жизни и смерти.[193] В свою очередь король Пелес, который, по одной из версий легенды о Граале, мог принимать любое обличье, является хранителем Грааля. Он держит его в невидимом замке, в который может проникнуть лишь тот, у кого открытый взгляд, олицетворяющий знание, избранность и приобщение к тайне.
191