Я по сей день чрезвычайно ценю его как умного и опытного собеседника и советчика. Там, где другие, оказавшись в гуще событий, теряют ориентировку, его взгляд на мир остается незамутненным и всегда отличается твердостью убеждений. Поэтому для меня было важно побеседовать с ним, чтобы добраться до сути событий, до самых основ тех лет. Я очень благодарен ему за помощь в написании этой книги.
Я должен поблагодарить и многих других, кто десятилетиями поддерживал меня в работе — своим самоотверженным, неравнодушным и лояльным участием, советом и критикой. Назвать в этой книге кого-то поименно — значило бы обидеть других. Итак, я обращаюсь сейчас ко всем, кто чувствует, что это относится и к ним лично, со словами большой благодарности.
Я посвящаю эту книгу моей жене Дорис и моим детям — Кларе, Виктории и Грегору. Моя жена была мне советчицей и помощницей во многих тяжелых ситуациях. Ее чувство справедливости, ее порядочность служили мне ориентиром при принятии трудных решений. Ее любовь придавала мне силы. Наши дети — это постоянное напоминание об ответственности политика, которая простирается за пределы собственного срока жизни.
Герхард Шрёдер,
сентябрь 2006
Глава I. Из Бекстена в Ганновер
Воспоминания. Сложить в своей памяти воедино частички взвеси, собрать их в образы и записать. Что было важно? Все ли важное остается в воспоминаниях? Или же существуют черные дыры, которые властно заглатывают то, о чем вспоминать не хочется?
Первые воспоминания: гулкий звук от удара футбольного мяча по дощатой стене барака. Снаружи громкое улюлюканье, внутри — дребезжание чашек. Барак на углу футбольного поля в Бекстене, примерно в двадцати километрах к востоку от Билефельда, значит, где-то у канала Липпе. В этом временном жилье, на самом углу футбольного поля, мы и жили: моя мать, мои братья и сестры. И я. Это был приблизительно 1950 год.
Или, несколькими годами позже: кашель моего отчима. Сначала сдерживаемый, приглушенный, затем нарастающий, скрипучий, как ржавые дверные петли, и — прорыв во всю силу. И опять — затихающий, с передышками, до следующего приступа. Кашель сотрясал его, пока он не умер. Насколько я помню, в 1965 году. Туберкулез пожирал его легкие. Мало радости уготовила ему судьба на долгом и лихорадочном последнем участке пути.
Мой отчим — спокойный, рассудительный человек. Болезнь он привез с фронта. Первые годы в Бекстене он работал у британских оккупационных властей, у томми, как их тогда называли. Чем конкретно он занимался, я не знаю, но помню, что он приносил белый хлеб и солонину, возможно, продукты были ворованные. Нам вечно хотелось есть. В Германии многие через это прошли. У моего отчима, Пауля Фосселера, было два брата. Один из них работал на предприятии Круппа токарем. У него был мотоцикл, машина с 250-кубовым двигателем. Он с женой периодически приходил к нам в гости. В семье они считались богачами. Богатство — вещь относительная, но приносит почет и уважение, и хорошая профессия тоже. Это я запомнил на всю жизнь.
Пауль Фосселер, вероятно, интересовался политикой. Я никогда с ним об этом не говорил: сначала мне было всего лет десять, а потом, позднее, он почти все время проводил в медицинских учреждениях для туберкулезников. Однако, как помнится, он не пропускал ни одной передачи «Инсуланер» («Островитяне») — берлинского политического радиокабаре. Их зонг-заставку я помню и сегодня:
Тогда я понятия не имел об истинном смысле песенки, и тем более у меня не возникало и мысли, что надежды, высказанные в том зонге, могут стать реальностью в мое активное политическое время. Тогда я вообще не испытывал никакого желания стать политиком, как, впрочем, и работать в сфере торговли, «бездельником в лавке», как это презрительно именовалось у деревенских людей, однако так оно и вышло. Я должен был, и хотел, стать «кем-то получше»: получше у нас в семье считался простой чиновник на почте или на железной дороге. А не это — так служащий или рабочий.
И вот, перейдя в восьмой класс народной школы, я отправился сдавать приемные экзамены, чтобы стать учеником железнодорожника при федеральной железной дороге, так тогда начиналась карьера рабочего на этом предприятии, и — провалился. Причем с теорией у меня проблем не было, подвела практика. Меня заверили в том, что обе мои руки — левые. Конечно, без всякого политического подтекста.
1
Речь идет о жителях Западного Берлина, которые оказались, как на острове, внутри ГДР и подвергались блокаде, пока в 1961 году вокруг Западного Берлина не была построена стена. Вопрос о связи Западного Берлина с ФРГ был решен созданием постоянно действующего воздушного моста.