– Нет, – ответил командир, который, наверное, слышал такие же вопросы каждый раз, как останавливался для проверки. Если они не в лазарете или не занесены в этот список, значит, новостей и не будет.
Глупо было спрашивать. Кому как не Дарману было знать об этом. Клон-солдаты – и особенно республиканские коммандо – просто работали. Это была их единственная цель. И, как говорил сержант-инструктор, они были счастливчиками; в обычном мире каждое существо каждой расы волновалось о своей цели в жизни и искало ее смысл. Клонам это было не нужно. Клоны – знали. Они прекрасно подходили для своей роли, и сомнений у них никогда не было.
Дарман вообще не знал, что такое "сомнение" до нынешнего дня. Никакие тренировки его к этому не подготовили. Он отыскал место у переборки и сел.
Клон-солдат примостился рядом, втиснувшись на оставшееся пространство и коротко стукнув своим наплечником о наплечник Дармана. Они глянули друг на друга. Дарман редко контактировал с другими клонами: коммандо тренировались отдельно, включая ЭРКов. Броня солдата была белой, полегче, хуже защищала; коммандо пользовались куда более совершенной защитой. И на Дармане не было никаких цветных знаков отличия.
Но оба они точно знали, кто есть кто и кто есть что.
– Неплохая "дисишка", – с завистью сказал солдат. Он смотрел на "ДС-17": солдатам выдавали более тяжелые и менее совершенные винтовки "ДС-15". – Ионный бластер, бронебойный реактивный гранатомет и снайперка?
– Да, – все в его снаряжении было высшего качества. Жизнь солдата – менее ценна, чем жизнь коммандо. Таков был порядок вещей, и Дарман его никогда не оспаривал – никогда в течение долгого времени. – Полный комплект.
– Здорово, – солдат кивнул в знак согласия. – Работа закончена, так?
– Да, – тихо ответил Дарман. – Работа закончена.
Солдат больше ничего не сказал. Может, он решил быть осторожным, говоря с коммандо. Дарман знал, что солдаты думали о нем и ему подобных. Они не тренируются как мы и не дерутся как мы. Они даже не говорят как мы. Сборище примадонн.
Дарман не считал себя надменным. Просто он мог выполнить любую работу, которую могли поручить солдату, вроде штурма, подавления восстания, освобождения заложников, взрывов, убийств, наблюдения и любых действий пехоты на любой территории и в любой среде, в любое время. Он знал, что может – потому что уже делал это. Он это делал на тренировках, сперва на симуляторах, и потом – с живыми мишенями. Он работал со взводом, тремя братьями, с которыми он провел всю сознательную жизнь. Они сражались против других взводов, тысяч подобных им… и одновременно непохожих. Потому что они были братьями по взводу и это было отличием.
Однако, он никогда не умел жить отдельно от взвода. Сейчас он учился этому, наихудшим способом из всех.
Дарман был абсолютно уверен, что принадлежит к числу лучших солдат для спецопераций, какие только бывают. Его не отвлекали заботы о семье и зарабатывании на жизнь – инструкторы говорили, что о таких вещах лучше никогда не знать.
Но сейчас он был одинок. Очень, очень одинок. И это – отвлекало.
Он обдумывал это довольно долго, в молчании. Выжить, когда остальной взвод погиб – тут нечем гордиться. Вместо этого он чувствовал что-то, что сержант-инструктор называл "стыдом". Примерно то же чувствуешь после проигранной битвы.
Но они победили. Это была их первая битва, и они победили.
Трап "Непреклонного" опустился, и внутрь ворвался яркий свет солнца Орд Мантелла. Дарман надел шлем без размышлений и встал в шеренгу, ожидая разгрузки и переназначения. Его ждала заморозка, и хранение в анабиозе до тех пор, пока он не понадобится снова.
Так значит, таковы были последствия победы. Он подумал – а насколько хуже себя чувствуешь после поражения?
* * *
Имбраани, Квиилура; за сорок световых лет от Орд Мантелла, Рукав Тингела
Барковое поле переливалось серебряным и красным, когда юго-восточный ветер волнами проходил по созревшему полю. Это мог быть прекрасный летний день; вместо этого он стал одним из худших дней в жизни Этейн Тер-Мукан.
Этейн бежала, и бежала… и совершенно выдохлась. Она рухнула среди борозд, не заботясь о том, на что падает. Этейн задержала дыхание, когда под ней хлюпнуло что-то мокрое и вонючее.
Виквай-преследователь не мог слышать ее из-за свиста ветра – она это знала. Но все равно старалась не дышать.
– Эй, девочка! – шаги приближались. Он тяжело дышал. – Ты где? Не стесняйся.
Не дышать.
– У меня есть бутылка урркаля. Не хочешь повеселиться? – а у него удивительно широкий словарь для виквая, хоть и нацеленный только на основные нужды. – Я тебе понравлюсь, как только узнаешь меня поближе.
Я должна оставаться здесь, пока не стемнеет. Я могу повлиять на его разум, заставить его уйти.
Но она этого не сделала. И не могла сделать – как не пыталась сконцентрироваться. Слишком высок был уровень адреналина… и слишком близка была бесконтрольная паника.
– Выходи, паршивка, где ты? Я тебя отыщу…
Судя по звукам он пробивал себе путь сквозь посевы – и приближался. Если вскочить и побежать – то она умрет. Если останется на месте – он ее найдет. Он не собирался уставать, и не собирался отказываться от своего замысла.
– Девочка…
Голос виквая был совсем рядом, справа, где-то в двадцати метрах от нее. Она втянула воздух – мелким глотком – и снова сжала губы, ощущая боль в легких и глазах.
– Девочка… – ближе. Он теперь был совсем рядом. – Дево-очка-а…
Она знала, что он сделает, если найдет ее. Если повезет – он ее после этого убьет.
– Дев…
Громкий, смачный удар прервал виквая; он полетел на землю, и Этейн услышала второй удар – короткий, быстрый и жесткий. Услышала она и вскрик боли.
– Сколько раз повторять, ди'кут[2]? – другой голос, человеческий, привыкший командовать.
Удар.
– Не-трать-мое-время, – снова удар и снова вскрик. Этейн прижалась лицом к грязи. – Напьешься еще раз, погонишься за женщинами еще раз – и я размажу тебя по всему полю.
Виквай вскрикнул – как бессловесное животное, когда ему очень больно. Этейн слишком много раз слышала такие звуки на Квиилуре. Потом – молчание.
Она раньше не слышала этого голоса, но ей и не нужно было. Она точно знала, кому он принадлежал.
Этейн попыталась прислушаться, наполовину ожидая, что тяжелый сапог придавит ее спину… но все, что она услышала – это хруст и свист, с которым двое удалялись через поле. Подальше от нее. Она уловила обрывки разговора, принесенные ветром; виквая все еще ругали.
– …более важно…
Что?
– …позже, но сейчас, ди'кут, ты мне нужен, понял? Или я тебе отрежу…
Этейн подождала. В конце концов она могла слышать лишь дыхание ветра, шелест травы, и посвист земляного угря, ищущего себе пару. Она вновь позволила себе нормально дышать, но все еще ждала, почти уткнувшись лицом в навоз, пока не сгустились сумерки. Теперь ей надо было идти. Гданы будут охотиться, стаями прочесывая поля. Кроме того, запах, который ее ранее не волновал (она была слишком испугана), теперь начал действительно быть неприятным.
Она оперлась на локти, встала на колени и огляделась.
Почему им потребовалось унавоживать барк так поздно в этом сезоне? Она нащупала карманы плаща; если она только сможет найти ручей, то приведет себя в порядок. Она сорвала несколько стеблей, скатала их в шарик, и постаралась оттереть самые жирные потеки навоза и мусор, приставшие к одежде.
– Вообще-то зерно слишком дорого, чтобы его так использовать, – произнес голос.
Этейн сглотнула и резко повернулась; перед ней оказался хмурый фермер в грязной и помятой спецовке. Тощий, весь какой-то поношенный… и раздраженный. В руках у него был молотильный цеп.
– Ты хоть знаешь, сколько это добро стоит?
– Простите, – выдохнула она, незаметно сунув руку под плащ и стиснув знакомый цилиндр. Она не хотела раскрывать себя перед викваем, но если этот фермер решит продать ее за пару караваев или бутылок урркаля… тогда световой меч неплохо было бы иметь под рукой. – Боюсь, у меня не было выбор – или ваш барк, или моя жизнь.
2
Di'kut – в переводе с мандо'а "идиот, бесполезный субъект, зря занимающий место; буквально – тот, кто забывает надеть штаны" (прим. V-Z)