Смысл традиции исключительно в ее непрерывности. Королевские гвардейцы в викторианских мундирах или тюдоровские бифитеры смотрятся вполне естественно в Лондоне, поскольку они всегда так одевались. А кремлевская стража, срочно переодетая в мундиры царской гвардии, или казаки, вытащившие старинные мундиры из дедовских сундуков, выглядят ряжеными.
Тем не менее номенклатуре просто ничего не оставалось, кроме как пытаться изобразить себя законной наследницей старых правящих классов. Повсюду появились «дворянские собрания», «казачьи круги» и «союзы потомков купечества», где восседали бывшие комсомольские функционеры, местные начальники и молодые карьеристы, ряженые во фраки и старинные мундиры.
Коммерческие компании, созданные в начале 90-х гг., всячески старались доказать свое дореволюционное происхождение. Компания «Свиридовъ» с гордостью сообщала в своих рекламных роликах про «500 лет процветания». Купцы Свиридовы якобы после революции бежали из России в Австралию, открыли там свое дело, а теперь репатриировались. И впрямь, в Австралии и США есть фирмы с таким названием, хотя там очень удивились бы, узнав из передач русского телевидения, что именно «Свиридовъ» является «лидером австралийского финансового рынка». В своих рекламных роликах новоявленные австралийцы даже не могли правильно написать название города Мельбурн. Вдобавок ко всему основана фирма не во времена русской революции, а в конце перестройки. И стоит за ней действительно влиятельное семейство, только не старинных купцов, а вполне современных советских хозяйственников: один Свиридов был министром тяжелого машиностроения Украины, другой — директором Новокраматорского металлургического комбината. Легко догадаться и о том, откуда появились миллионы долларов, отмывавшиеся в Австралии и Америке.
Появившись на Дону, «наследники старинного купеческого рода» устроили грандиозное празднество для местных «наследников казачества». Те не остались в долгу: местный казачий есаул вручил вице-президенту компании форму, шашку и удостоверение полковника, ибо «негоже казаку без всего ходить»12). Все это было настолько безвкусно и пошло, что покоробило даже корреспондента проправительственных «Известий».
Когда государственные институты создаются с единственной целью — любой ценой закрепить власть и собственность ничтожного меньшинства, отношение большинства к этим органам будет соответствующим. «Классики марксизма» учили, что государство есть орудие правящего класса, защитник его интересов, система организованного насилия. История много раз подтверждала эту формулу, но в то же время ни одно государство не смогло бы существовать, если бы не выполняло и других функций и, самое главное, не обеспечивало бы согласование общественных интересов. Государство стабильно, если управляемые знают, что те, кто принимает решения, будут учитывать их потребности. Благодаря этому все слои общества, пусть и не в равной мере, ощущают связь со «своим» государством. Связь, которую верхи не раз использовали для манипулирования низами.
В разных государствах эта связь проявляется по-разному. В условиях демократии речь идет о переговорах, соглашениях, «социальном партнерстве». Профсоюзы, партии, предпринимательские ассоциации, общественные движения — все добиваются прав. Каждая сторона организована, осознает свои интересы, торгуется, предъявляет требования. Но в конечном счете, когда какое-то равновесие достигнуто, заключен «общественный договор», все дружно требуют от государства соблюдать и охранять его.
Иное дело в патриархальном, деспотическом государстве, в Византийской империи или в «коммунистическом» Советском Союзе. Здесь никто не позволит социальным силам организоваться. Но интересы управляемых все равно учитываются, а связь между верхами и низами закрепляется через систему государственных символов.
«Народ и партия едины!» Что это было? Декларация? Или фиксирование взаимных обязательств? Принудительный общественный договор, который, конечно, никогда в полной мере не соблюдался и который в эпоху перестройки был окончательно расторгнут верхами в одностороннем порядке.
Язык, великолепно регистрирующий общественные явления, выразил эту связь народа и власти самооценками «мы дураки» или выражениями типа «наши идиоты», всплывавшими всякий раз, когда нормальный советский человек оценивал неприятное ему решение власти. Эти «семейные» эпитеты сменились сегодня безличными и отчужденными — «правительство», «власти», «начальство», «они». Причем не только в публицистике, но и в повседневной речи. Словечко «наши», с помощью которого журнал ист-«патриот» Невзоров пытался закрепить распадающуюся связь между властью и народом, ушло из повседневного обихода, сохранившись лишь как самоназвание невзоровского движения — «нашизм», «нашисты».