Для начала пьяный священник во время крещения забыл будущего президента в купели и чуть не утопил. В последний момент младенца вытащили, кое-как откачали. «Кстати, батюшка сильно не расстроился»5). Нарек новорожденного Борисом и отпустил в мир.
В школе молодой Борис Николаевич развлекался, втыкая патефонные иголки в стул учительницы. «Учительница садилась, раздавался крик». Естественно, за подобными шалостями следовали соответствующие наказания, но школу будущий президент все же закончил и даже поступил в институт. Студентом поехал по стране. И тут же часы и всю одежду проиграл в карты уголовникам, с которыми ехал на крыше поезда. Раздев студента до трусов, его попутчики предложили сыграть еще раз: на его жизнь. Он опять сыграл — и выиграл. «После этой игры они меня больше уже не трогали, а даже зауважали»6).
Когда учеба кончилась и начались трудовые будни, несчастья продолжались. Несколько раз молодой Ельцин вместе с тачкой летел вниз с лесов — «метра три», но почему-то всегда оставался цел. Другой раз мотор его грузовика заглох прямо на железнодорожном переезде. А потом будущий президент, работая машинистом на башенном кране, отправился домой, забыв закрепить его на рельсах. Ночью, естественно, разразилась настоящая буря, кран поехал. «Конечно, грохнулся бы он капитально», — объясняет Ельцин с некоторым даже удовлетворением. Выскочив из дому в одних трусах, будущий лидер России умудрился залезть в кабину и остановить кран в последнюю минуту — на самом краю рельсов.
Став крупным начальником по строительной части, наш герой не перестает попадать впросак: «Когда камвольный комбинат сдавали, вдруг, практически за сутки, выяснилось, что опять-таки из-за разгильдяйства, халатности не построили метров 50 подземного перехода из одного цеха в другой. Невероятно, но факт. На этот переход существовал отдельный чертеж, ну а он затерялся»7). На том же камвольном комбинате, «когда все сдали и оборудование начало работать, корпус вдруг стал шататься, и вся эта металлическая махина с железобетонными плитами перекрытий начала ходить»8). Так вот и строили.
Все эти и многие другие, не менее поучительные истории Ельцин сам рассказывает в автобиографии. Похоже, они играют в ней роль своеобразного советского аналога геракловых подвигов. Чем больше таких свершений, тем сильнее интерес и уважение читателя. И не важно, что по меньшей мере половина неприятностей, сыплющихся на голову молодого Бориса Николаевича, случается по его собственной вине. Вопрос о причинах и следствиях, как уже говорилось, вообще лежит за пределами эпического повествования. Победа — вот что является главным.
Но уже на первых страницах «Исповеди» перед нами возникает и другой Ельцин: безликий функционер, самодур-начальник, аппаратный хам, великолепно уживающийся с другими такими же самодурами и хамами. Отношения с руководителями и подчиненными просты и понятны. Вот, скажем, вызывает к себе Ельцина начальник, «начинает ругать последними словами: такой-рассякой, что-нибудь не так, хватается за стул, ну и я тоже, идем друг на друга. Я говорю: “Имейте в виду, если вы сделаете хоть малейшее движение, у меня реакция быстрее — я все равно ударю первый”. Вот такие были отношения»9).
Строитель Ельцин и работникам партийного аппарата мог нагрубить. Но тем не менее все время рос в должности и ни капельки не удивился, когда его назначили секретарем Свердловского обкома партии, а затем сделали руководителем всей области. И правильно сделал, что не удивился. Чем-чем, а жертвой системы Борис Николаевич никогда не был. Напротив, таких система всегда выделяла и поднимала. Ведь самодурство и упрямство нашего героя прекрасно уживались в нем с самым заурядным конформизмом.
Молодость Ельцина приходится на времена оттепели. Студенческие годы — на первые выступления диссидентов, несанкционированные собрания на площади Маяковского, острые дебаты о будущем социализма, скандальные публикации в «Новом мире». Всего этого наш герой просто не заметил. Даже задним числом, когда писалась автобиография. Не тем был занят. Да и вообще, ничто в тексте «Исповеди» не говорит о том, что будущий президент испытывал интерес к политике. Он жил так же, как миллионы других людей, для которых существовавшие порядки были единственно возможными и столь же естественными, как климат, смена времен года, чередование дня и ночи.
Система любила тихих конформистов, не задававших лишних вопросов. Но одновременно тщательно выращивался и поощрялся другой тип — конформиста агрессивного, напористого, самоуверенного. Первые жили по принципу «ты начальник — я дурак». Другие гордо и сразу заявляли: «я начальник — ты дурак». И были правы.