В этом смысле для реформаторской группировки Ельцин оказался незаменим. Если на референдуме весной 1993 г., когда народ спросили, уважает ли он Ельцина, большинство пришедших к урнам все же сказало «да», то в декабре граждане дружно провалили на выборах «Выбор России». Между этими двумя событиями произошло многое: и расстрел парламента, и попытки введения цензуры, и новый виток экономического кризиса. Но ведь в тот самый день, когда избиратели провалили «Выбор России», они все же проголосовали за конституцию, дающую Ельцину неограниченную власть.
Разумеется, итоги выборов подтасовывались, а голосовало не больше половины граждан. Остальные предпочли в этом фарсе вообще не участвовать. И все же нетрудно увидеть, насколько сильнее было влияние Ельцина, нежели влияние реформаторов. Даже если группа Собянина полностью права в оценке масштабов фальсификации, контраст очевиден: за конституцию голосовало народу в несколько раз больше, чем за Гайдара и других либералов.
Похоже, здесь и была зарыта самая большая собака. Ведь для проведения западнической модернизации «реформаторам» приходилось сделать ставку на самые архаичные стороны русского национального сознания, на самых бесперспективных лидеров в русской политической элите, в том числе и на президента, которому не доверили бы даже должность бургомистра в заштатном европейском городишке.
Вот почему реформы были обречены на провал изначально. Всякий тактический успех оборачивался стратегическим поражением. С помощью Ельцина можно было выигрывать выборы и безнаказанно нарушать закон. Но ввести европейские порядки таким образом было невозможно. Более того, Россия с каждым днем все больше удалялась от Запада. Даже те, кто сознательно и цинично пытался превратить свое отечество в сырьевую колонию «цивилизованного мира», были разочарованы. Для поддержания порядка среди «аборигенов» нужна была хотя бы нормально работающая колониальная администрация. А выходец из свердловского обкома партии не мог подняться даже до уровня английского сагиба времен королевы Виктории11).
Поскольку торжество частной собственности выразилось в серии экспроприаций государственного и частного имущества, укрепление закона — в нарушении Конституции и безграмотных указах, исчислявшихся к 1994 г. уже тысячами, ни о какой стабильности и «необратимости» реформ не приходилось даже думать. Реформаторы панически искали замену Ельцину... и не могли найти ее. А «народный президент», почувствовав неладное, начал понемногу прижимать реформаторов, удаляя их из правительства одного за другим. Но друг без друга они уже не могли обойтись: «модернизаторы» и «дикари», провинциальный чиновник и столичные эксперты оказались намертво привязаны друг к другу.
А страна, между тем, действительно менялась. Прежняя власть лишала народ свободы, но гарантировала безопасность. Новая не дала свободы большинству, но безопасность отныне не была обеспечена никому. А потому гражданам России, хотели они этого или нет, приходилось самим брать на себя ответственность за свою судьбу. В этом многие западные аналитики видели «главное достижение реформы». Ошиблись они только в одном: «надеяться на самого себя» для рядового жителя России значило — сделать все возможное, чтобы положить конец прозападному режиму и его варварским реформам. И если, несмотря на экономический крах, реформы все же продолжались, то лишь потому, что значительная часть населения по привычке надеялась не на собственную инициативу, а на добрую волю начальства. Тем самым обрекая себя на то, чтобы оставаться материалом в нетвердых руках нетрезвого скульптора. А сам Ельцин, следуя по привычному для себя пути, обрекал страну на все новые кризисы и потрясения.
Еще до переворота 1993 г. на страницах «Независимой газеты» Олег Давыдов опубликовал статью «Вариации на “тему” Ельцина». Анализируя эпизоды, описанные в его автобиографии, Давыдов задавался вопросом: почему президент с таким упоением рассказывает нам всевозможные ужасные случаи, происходившие с ним буквально на каждом шагу? «Трудно сказать, отдает ли Ельцин себе отчет в том, что сквозной “темой” его судьбы является эта тесная связка гибели и чудесного спасения от нее. Но даже если он не отдает себе в этом полного отчета, все-таки эта “тема” маячит где-то близко к поверхности сознания президента (а иначе почему бы она так выпятилась в “Исповеди”, где такую “заданность” политичнее было бы скрыть?). Располагаясь где-то на грани сознательного поведения и бессознательной заданности, “тема” эта так или иначе определяет характер многих событий биографии Ельцина. Это, собственно, то, что называется судьбой. А с некоторых пор эта “тема” определяет не только судьбу Ельцина, но и нашу с вами судьбу, на одном из самых ужасных изгибов которой мы сейчас находимся»12).
11)
В этом плане очень показательна публикация, появившаяся в декабре 1998 г. в лондонском “The Economist”, где прямо предлагалось ввести в России колониальную администрацию во главе с западными представителями.