Прощайте, любезный Парангон; делитесь со мной всем, что вас касается, даже если касается косвенно. Вы дали мне повод услужить вам и тем самым доставили мне истинное удовольствие.
P. S. А как дражайшая половина? Когда вернется? Я думал, что она ангел, а она, оказывается, женщина, — убеждаюсь в этом по ее пристрастию к столице.
ПИСЬМО XI
29 августа, в наш престольный праздник
Любезный братец, нынче нам особенно хотелось, чтобы ты был с нами. За обедом отец собрал всех нас вокруг себя и благословил нас, а меня — вдвойне, с тем, чтобы я передал его благословение тебе, что я с радостью и делаю в настоящих строках, любезный Эдмон. Потом матушка раздала нам по куску пирога, а когда отложила твой кусок, чтобы отдать его бедным, то залилась слезами, а батюшка сказал: — Что вы за слабая женщина! Ваш сын ведь не среди волков, не среди разбойников, так что же так о нем горевать? Возьмите себя в руки. С детьми приходится разлучаться ради их же блага, и я намерен также и Юрсюль отправить в город. — И наша добрая матушка ушла на кухню, сдержала рыдания и утерла лицо, но глаза у нее весь день были красные. Должен тебе сказать, что твое письмо рассеяло мою тревогу. Несмотря на твои уверения, я все-таки боялся, как бы Тьенетта не завлекла тебя и как бы ты в нее не влюбился. Какова бы она ни была — она служит в городе, она огорчила своих родителей и они не знают, что с нею сталось, — а все это нехорошо. Другое дело мадемуазель Манон, и если она с тобою подружится, то ее дружба может тебе быть очень полезной.
А что у нас?.. Нынче я показал твое письмо матушке и оно ее малость успокоило, и она сказала, что ей очень хотелось бы, чтобы у нее была такая милая невестка; она ведь видела мадемуазель Манон в В***, когда ты там был с нашими родителями. Но надобно вести себя добропорядочно и не давать себе воли; сам видишь, это пришлось бы господину Парангону не по душе. Не могу больше тебе писать, любезный Эдмон, хоть жаль с тобой расставаться — мне надобно убрать ячмень, подготовить рожь для посева. Прощай, мой друг, сообщай мне почаще о своих делишках, это будет мне утешением в разлуке. Все наши крепко тебя целуют, а мы с Юрсюль, так же как и Мари-Жанна, еще чуточку покрепче.
ПИСЬМО XII
Суббота, 1 сентября[5]
ОТВЕТ,
Боже! Как порадовало меня твое письмо! Некоторые места его я показал Тьенетте. Она горько заплакала еще до того, как прочла то, что ты о ней говоришь, а когда прочла — заплакала еще горше; он сказала, что надеется со временем завоевать уважение такого славного парня, как ты. Это очень мило, любезный Пьер! Зато твои слова очень суровы... Но побуждения у тебя добрые, а поэтому и сама Тьенетта согласна с тобою. Но поговорим о другом.
Я то и дело становлюсь в тупик перед городскими нравами ( «нравы» это значит обычаи, поведение, поступки). Кто мог бы вообразить? Любезный братец, эту тайну я открываю тебе одному... Даже не знаю, с чего начать... Вчера господин Парангон и мадемуазель Манон... О, как это гадко!.. Я ни за что не поверил бы, что мадемуазель Манон... Короче говоря, вчера я пошел за понадобившейся мне вещью в комнату, которая над спальней госпожи Парангон. Спальня всегда заперта, между тем мне показалось, что оттуда доносится голос мадемуазель Манон; из любопытства, из склонности всегда находиться там, где она, я подошел к двери и прислушался. Я совсем обалдел, когда услышал также и голос господина Парангона. Я хотел было отойти, но меня остановило из ряда вон выходящее обстоятельство: мне почудилось, что он ее целует. Я не в силах был побороть искушение и посмотрел в замочную скважину. Я увидел, — да, любезный Пьер, увидел, — что хозяин держит в объятьях девушку, лица которой мне не было видно, но которая не могла быть ни кем иным, как кузиной его жены, раз я только что явственно слышал ее голос. Вот только платья этого я в тот день на мадемуазель Манон не видел. Поначалу она, видимо, сопротивлялась; я слышал, как она говорила очень тихо, невнятным голосом, что вот-вот приедет госпожа Парангон и что теперь пора обуздывать себя.(«Теперь» — повторил я мысленно.) Господин Парангон не внял ее словам, а наоборот. Но тут они немного отошли в сторону и мне уже ничего не было видно; однако я не слышал, чтобы девушка сопротивлялась.