Я отошел от двери. Я был сам не свой. Я спустился в залу, хотел приняться за рисование, но у меня ничего не получалось. Чтобы прийти в себя, я вышел в сад погулять, все мне было противно; я направился в кухню, к Тьенетте; она только что вернулась домой и, как мне показалось, была чем-то взволнована. Я был такой растерянный, что она обратила на это внимание и спросила — что со мной. Я ответил довольно сердито: — Ничего. — Как-никак вы не в духе?[6] — Ах, Тьенетта! — Что за вздох! — И не думаю вздыхать. — Стыдитесь? — Да, стыжусь, если... — Но, сударь, вы что-то очень взволнованны. Неприятности? Эдмон, что ваши неприятности сравнительно с моими муками! — Да со мной ничего. — Конечно, обращение мадемуазель Манон вас очень огорчает, но есть человек, который все это понимает и положит этому конец. — Мне все безразлично, если то, что я видел... — Тьенетта не поняла меня; ее кликнула мадемуазель Манон, и я вышел из комнаты. Эта девушка — само благоразумие; конечно, многое ей известно, однако она молчит; она не любит сплетничать, не любит копаться в чужих секретах... Но вот мадемуазель Манон зовет и меня. На этом я остановлюсь; завтра продолжу.
24 июня, день св. Иоанна
Продолжаю свою исповедь, милый Пьер. Мадемуазель Манон — коварная обманщица (если предположить, что именно она находилась в комнате с господином Парангоном, как я тебе вчера писал). Поверишь ли, что после этого она была со мной ласкова, как никогда! До чего же она бесстыжа! Правда, она никак не может предполагать, что у меня есть какие-то подозрения и что я что-то видел и слышал; но сама-то она знает, что сотворила, и, мне кажется, в таком случае (если она виновна, — а ведь можно и ошибиться) девушка должна опасаться, что по глазам узнают ее затаенные мысли, а сама она должна бы замечать в глазах окружающих заслуженный ею укор: я, по крайней мере, очень опасался бы этого, будь я на ее месте. Но нет! Она и не помышляет об этом. В отношении меня она — вся внимание и ласка! О, не будь у меня этих подозрений!.. Подлая! (если то была она). Нужно обладать чувством чести, чтобы противостоять ей! Хорошо, что я тебе все написал; это послужит мне в будущем уздой, если у меня появится искушение любить девушку, которая ведет себя нескромно (если то была она, сам понимаешь). Сейчас она мне сказала, что господин Парангон везет ее на ярмарку в деревушку Сен-Лу-ан-Во, неподалеку от столицы, куда все сегодня направляются поразвлечься; она добавила, что я мог бы тоже туда приехать, разыскать их там и подойти, сделав вид, будто встретил их случайно. Но я не собираюсь следовать ее совету. Однако на ярмарку я все-таки поеду — Тьенетта просит меня проводить ее, чтобы она могла там встретиться с господином Луазо, не нарушая правил скромности. Сейчас мы отправляемся; письмо закончу вечером.
10 часов вечера
О, сколько у меня новостей, любезный Пьер! Мы только что с ярмарки, я еще никогда не видел такого прекрасного праздника. Представь себе жителей целого города — и взрослых, и малых, — развлекающихся на лоне природы. Как я тебе уже говорил, Во находится неподалеку от столицы, среди лугов, на берегу реки, которая течет к северу; к деревне можно пройти только пешком, потому что дорога со стороны города идет круто вниз; на юге деревни протекает порядочный ручей, берущий начало у подножья соседних холмов; его обрамляют ивы и тополя, образуя восхитительную тень. Здесь танцевали — и городские танцы, и деревенские; в сторонке были расставлены столы, за которыми люди угощались, тут же играли во всевозможные игры. Такого зрелища я еще никогда не видел, и оно меня как-то одурманило; я замер на месте, словно душа моя вся сосредоточилась в глазах. Чтобы извлечь меня из этого восторженного состояния, господин Луазо обратил мое внимание на мадемуазель Манон — она танцевала; я затесался в толпу, чтобы незаметно наблюдать за ней. О, Пьер! Не следовало бы такой обманщице, такой... (если допустить, что виденное мною — правда и что в спальне была она)... не следовало такой девице быть столь миловидной. Вот так-то мужчины и теряют голову! Когда она перестала танцевать, я, вероятно, подошел бы к ней, как она мне советовала, но тут я услышал за спиной звук гобоя; я обернулся — несколько городских девушек, работниц с виноградников, собирались в хоровод. Тьенетта и Луазо побежали к ним и увлекли меня за собой. Девушки не хотели, чтобы в хороводе участвовали парни; особенно одна из них, одетая лучше других, возражала против парней, потому что они, мол, пьяные. Я обратил на нее внимание и подошел поближе, чтобы лучше разглядеть ее. Нет, решительно невозможно представить себе девушку красивее: Альбано не мог бы вообразить глаз более ласковых; божественный Рафаэль не создал бы более совершенной головки; Веронезе не воспроизвел бы гвоздики и розы ее щечек, а ведь это величайшие живописцы! Зовут ее Эдмэ; она пикантная (как здесь выражаются) брюнетка, лет шестнадцати, застенчивая, как девушка из наших краев, но в среде подруг — веселая, оживленная, как большинство городских. По ее беззаботной веселости видно, что ее сердце еще неуязвимо; но ласковый взгляд, смущение, когда с ней заговаривает парень, милый румянец, заливающий ее щеки, говорят о том, что неуязвимым оно будет недолго. Я был ей признателен за то, что она вырвала свою руку из руки какого-то мужлана, который грубо схватил ее. В повадках пригородных крестьян есть некая смесь деревенской простоты и городской вольности, и это делает их прямо-таки отвратительными. У нас, по крайней мере, грубость частично скрадывается скромностью и сдержанностью, зато дерзость здешних жителей обнаруживает их грубость вовсю, да они еще ею хвалятся. Тьенетта присоединилась к девушкам, одета она почти так же, как они, и поэтому они ее охотно приняли; потом она так ловко подладилась к ним, что они и меня с господином Луазо допустили в хоровод. Я не преминул оказаться рядом с прелестной брюнеткой; по глазам ее я заметил, что она собирается перебежать на другое место, и в самых учтивых выражениях постарался удержать ее. Мне это вряд ли удалось бы, если бы сестра Эдмэ, слышавшая меня, не сказала: — Да что ты, Эдмэ, этот молодой человек не съест же тебя. Не разыгрывай недотрогу, будет куда лучше. — Прелестная Эдмэ потупилась и, не сопротивляясь, позволила мне взять ее за руку. Вскоре танец разгорелся, и веселость Эдмэ, казавшаяся мне главной чертой ее характера, помимо ее воли вырвалась наружу. Затем мы стали играть в фанты, и я имел удовольствие — и какое удовольствие! — поднять ее на руки. В благодарность за то, что девушки приняли нас в свое общество, Тьенетта предложила им угощение. Все очень мило согласились, но Эдмэ мы уговорили с превеликим трудом; она не слушалась даже сестры — веселой, привлекательной толстушки, которая сразу же приняла приглашение. В жизни своей я так приятно не закусывал. Я заметил, что излишняя услужливость не по душе Эдмэ; я постарался примениться к ее вкусу или, как здесь говорят, к ее «щекотливой деликатности», и поэтому оказывал ее подругам не меньше внимания, чем ей самой. Однако я по глазам ее старался уловить, что ей нравится, и ухаживал за ней непринужденно и как бы равнодушно, что и дало желанные плоды, ибо, когда она заметила, что я ее не выделяю среди остальных, она несколько приручилась. После угощения Тьенетта и Луазо предложили девушкам сплясать для них бургиньоту — живой, легкий танец, не известный ни в О***, ни у нас, зато очень распространенный в Морване. Право же, ни городские контрдансы, ни менуэты, ни паспье, мателоты и аллеманды не могут сравниться с бургиньотой, когда ее пляшут так, как плясали Тьенетта и Луазо. Однако нам в этой затее пришлось раскаяться: нас окружили любопытные, а среди них оказались и господин Парангон с мадемуазель Манон; последняя, увидев меня в толпе, кивнула мне, и тут я заметил, что Эдмэ следит за мною. Поэтому я был настороже и разговаривал с мадемуазель Манон очень сдержанно. К счастью, господину Парангону наша беседа пришлась не по вкусу; он подошел, чтобы ей помешать, а мадемуазель Манон не удалось сдержать досады: жертвой ее дурного настроения стала Тьенетта, которую она спросила — кто ей позволил прийти на ярмарку? (А все расхваливали изящество и скромность Тьенетты, хотя она и была наряжена морвандкой; но она была так хороша собой!..) Господин Парангон ответил за нее, что она пришла с его разрешения. Мадемуазель Манон прикусила губу и повернулась к нам спиной. Нам с Тьенеттой и Луазо это было на руку: мы поспешили присоединиться к Эдмэ и ее подругам. Деревенские парни, которые прежде вертелись вокруг них, появились снова. Я спросил сестру Эдмэ, не эти ли парни привели их на ярмарку? — Нет надобности провожать нас, — ответила она, — мы и одни можем прийти. А знакомы мы с ними потому, что они живут на улице Сен-Жермен; мы не водимся с мужчинами, — так и знайте. — Мне это очень понравилось. Я предложил Т
6
Я опускаю слова «сказала она», «ответил я» и т. п., имеющиеся в оригинале