Эдм Ретиф был весьма польщен дружбой епископа, но это не мешало ему завязывать добрые отношения и с другими почтенными людьми. Так, он был в дружбе с прокурорами монастыря иезуитов {153} в Оссере: с отцом Скрибо и отцом Годо. Они советовались с ним по делам фермы ордена, находящейся на землях Саси, и были ему всегда признательны за бескорыстные указания. Им случалось расходиться во мнениях, но споры велись всегда в учтивой форме, и не могли повредить их дружбе. Отец Скрибо не раз ему говорил: «Вам, с вашей деликатностью, дозволительно придерживаться любого мнения. Я настаиваю на этом слове — любого!» Этот иезуит был примерным человеком, обладал добрым сердцем и оказывал услуги всем, кому только мог помочь; невозможность выполнить чью-нибудь просьбу так его огорчала, что отказ никого не обижал.
Отца Годо, человека вполне достойного, все же меньше любили: в этом было повинно его воспитание. Он был дворянином и привык с детства к высокому положению. Все же у отца и с ним сложились самые короткие отношения, и когда он нас навещал, это было для всех праздником.
Горячие люди иногда упрекали отца за дружбу с иезуитами. Вместо ответа Эдм Ретиф приглашал тех, кто его порицал, присутствовать при их встречах, и они убеждались, что в них нет ничего предосудительного. Отца одобрял и епископ; он знал о его дружбе с иезуитами и как-то сказал ему, что так и надо жить в мире со всеми людьми, и кое-кому следовало бы брать с него пример: от этого выиграли бы они сами, да и все вокруг[153].
В 1727 году скончалась Анна Симон, достойнейшая из матерей. Почувствовав приближение конца, она попросила сына предупредить своих дочерей. Старшая была замужем в Эгремоне, две младшие — в Нитри. Это известие их сильно огорчило, особенно Мадлену, которая была любимой сестрой Эдма, ибо они были схожи характером. Когда все собрались, Анна велела сыну и Мадлене встать по одну сторону ее кровати, а Катрине и Мари по другую.
— Милые дети, — начала она, — скоро я последую за вашим отцом. Верю, что обрету его счастливым на лоне господнем и дам ему отчет о поведении его детей. Да благословит вас бог, любезная старшая дочь, вас и ваших детей. У вас одни дочери; сделайте из них добрых и кротких, а также трудолюбивых женщин. Им больше ничего не надобно: кротость и труд — все, что требуется в нашем деревенском хозяйстве. Подавайте им пример, особенно теперь, когда они подрастают. Обещаешь ли ты мне, милая Катрина?
— Да, дорогая матушка.
— Будь уступчивой, дочь, чтобы твои, пусть даже ничтожные ссоры с мужем, не потревожили мой прах.
Вам, Мадлена, да пошлет бог детей! Я так довольна своими, что желаю иметь их всем, кого люблю, особенно тем, кому я дала жизнь. После моей смерти утешай брата, будь ему второй Анной Симон, матерью, которую он так любил! Люби сестер, а если бог не пошлет тебе детей, пусть их дети станут твоими. Если не суждено, чтобы тебя называли «милая матушка», пусть говорят тебе «дорогая тетушка»... Бог да благословит тебя, дочь моя!
Вы самая младшая, бедная моя Мари. Советую вам быть серьезнее, оставить всякую ветреность. Вы очень порывисты: это не недостаток, но достоинство, при умении владеть собой. Смотрите, уважайте старших сестер. Вы должны относиться к Мадлене, с которой живете в одной деревне, как к моей заместительнице. Обещайте следовать ее советам после моей смерти.
— Обещаю, милая матушка.
— Любезная дочь, твой муж имеет основания на тебя жаловаться; он хороший добрый человек, твой сын славный мальчик и уже теперь, в младенчестве, обнаруживает задатки превосходного характера. Поощряй его добрые наклонности, дочка. Сын для матери — второй муж, притом муж почтительный. Взгляните на брата. (Да благословит его бог во веки веков, аминь!) Он был опорой и утешением моей старости. Он закроет мне глаза и будет меня оплакивать столь искренне, как любил меня. Он положит меня в могилу со своим достойным отцом, моим почтенным супругом, и мы соединимся навеки, как были соединены в его сердце.
Любезные дочери! Вот ваш достойный брат. Не почетно ли для вас быть его сестрами? Все его поступки, все его слова с тех пор, как он вошел в разум, служат к нашей пользе и к нашей чести! Нежно любите его и уважайте: он замещает вам отца. Вы знаете, как благородно Эдмон поступил со мной: он не прикоснулся к своему наследству, предоставив мне пользоваться им пожизненно. Всем, что у него есть, он обязан трудам своих рук: лучший из сыновей до сего дня не имел ни гроша за душой. Это всегда меня огорчало, и мне хотелось бы, чтобы он взял свою долю. Но все же моя бедная душа радовалась, и я говорила себе: «На том свете я поведаю Пьеру, как поступил с матерью его почтительный и преданный сын, и тем еще увеличу его блаженство». Эта мысль так утешительна, и смерть становится мне отрадной: это праздник для меня — я покидаю детей лишь для того, чтобы соединиться с их отцом...
153
Монсиньор де Келюс отличался большой терпимостью; к сожалению, далеко не все, кого он удостоил доверия, походили на него.