Итак, данные показывают, что «народные обычаи» предусматривали общинное пользование пастбищами, и для сохранения этих обычаев не было необходимости устранять или вводить феодальное землевладение. При этом следует подчеркнуть, что кодификация правил землепользования явилась результатом большой подготовительной работы по изучению поземельных отношений в кочевых областях, причем сведения о нормах обычного права собирались главным образом среди наиболее зажиточных, «уважаемых» слоев населения. Если бы представители привилегированной прослойки были заинтересованы в сохранении каких-то феодальных институтов в области землевладения, они сообщали бы сведения, соответствующие их интересам. Однако даже следов подобных сообщений нет ни в материалах исследователей того времени, ни в законодательных актах.
Источники свидетельствуют об общинном пользовании пастбищами у единственно настоящих кочевников Кавказа – караногайцев – и об отсутствии у них феодальной монопольной земельной собственности на землю. Общинное землепользование, будучи в рамках государственной земельной собственности, регулировалось «Уставом об инородцах». Документ основывался на давних традициях, согласно которым «любое незанятое пастбище – мое» и «кто первым займет пастбище – тот и пасет». Без серьезных оснований аулы не меняли мест и маршрутов кочевий. Но население каждого аула могло переместить свой аул[74].
Рассмотренное выше показывает, что существование кочевничества как самостоятельной формы хозяйства зависело от наличия частной семейной собственности на скот и возможности свободно использовать пастбища. Кочевникам часто приходилось под влиянием различных социально-экономических и политических причин кочевать, меняя место жительства и районы выпаса скота; они довольно легко приспосабливались к изменяющимся условиям, что возможно только при общинно-племенном владении и пользовании пастбищами. Окончательное закрепление определенных пастбищ за скотоводами – признак начала разложения кочевничества, перехода к полуоседлому (отгонному) или интенсивному оседлому хозяйству.
Среди многообразия фактов о кочевом скотоводстве указания на наличие частной собственности на пастбища до разложения кочевничества отсутствуют. Таких свидетельств нет ни в описаниях путешественников (в том числе достаточно хорошо знакомых с системой феодального землевладения у других народов), ни в архивных материалах, ни в памятниках обычного права. В основе всех попыток обнаружить у кочевников монопольное феодальное землевладение – более чем шаткие рассуждения о том, что представители привилегированных слоев якобы «маскировали» истинные феодальные порядки. Широко распространено в литературе предположение, что деятельность предводителей по распределению пастбищ «порождала» феодальную монопольную земельную собственность. Но ученые, изучающие кочевников, указывали, что эта «организаторская» деятельность не приводила к монополии определенного слоя общества на землю. Обычное право, в том числе и зафиксированное в XIX в. со слов представителей привилегированных слоев скотоводов, тщательно рассматривает и подтверждает частную собственность на скот, домашнее имущество. Однако в этом праве нигде не упоминается о частной собственности, о монополии какого-либо сословия на землю. Отсутствие представлений о частной монопольной собственности на землю особенно четко прослеживается, когда обычное право оговаривает порядок очередности пользования пастбищами. Бедный уступал дорогу богатому или знатному, а богатый или знатный – старшему по возрасту. Но в целом господствовало право первозахвата сезонных пастбищ. Известно множество примеров, когда в различных группах скотоводов-соседей, уровень развития хозяйства которых ничем не различался, у одних старшины играли существенную роль при распределении пастбищ, у других – в лучшем случае давали советы. Действовали старшины, используя поддержку общественного мнения и ничего не могли противопоставить вооруженному народу. Это препятствовало установлению внеэкономической эксплуатации. В военное время, при переселениях в случае нехватки пастбищ организаторская роль старшин и предводителей возрастала. В годы мирные, при достаточности пастбищ влияние предводителей ослабевало.
74
«Акты, собранные Кавказской археографической комиссией», т. 5. Тифлис, 1873; Л. К у ж е л е в а. Ногайцы. УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1964, стр. 218 и сл.; об этом же: Н. П. К а р н а у х. Хозяйство и общественная организация караногайцев в конце XIX – начале XX в. (дипломная работа). «Архив кафедры этнографии МГУ» [Рукопись].