«Если этого фарцовщика сейчас шлепнут, — думал он, — то, значит, — Черная вдова (его шеф) и Тенцер, бывший завмаг компании „Зингер“, — не одно и то же лицо. Ведь его видели живым только Тенцер и Выкидник». Но Двойник сразу же отбросил эту мысль. «С чего это ты, мальчик, так решил? — спросил его внутренний голос. — Исполнять-то акцию (если вообще это произойдет) будет кто-то другой. Сам резидент не будет рисковать. Это уж…»
Испуганный, истошный женский визг донесся со двора.
— Убили!! Убили человека!! Варвары!! Звери!..
Двойник вытащил пистолет. Сейчас должен появиться убийца. Побежит через арку — решил он. «Тут я его, черного ворона, и подстрелю», — подумал Тряпкин. Но со двора никто не появлялся. Он выглянул из-за угла. В глубине двора у стены, прямо под переходом, нависавшим как балкон над землей на высоте второго этажа, лежал, широко раскинув руки, его знакомый.
У агента гулко застучало сердце. По виску заструился пот. Ведь до этой минуты он тешил себя, надеялся, что его не будут убирать. «На мне решили обрубить концы, чтоб за них не ухватилась контрразведка. Словом, Черная вдова решил съесть меня, — подумал Двойник. — Интересно, он заподозрил меня в предательстве или как засветившегося болвана, который, не желая того, притащит на своем хвосте цепких, как репейники, филеров». И Двойник только теперь понял, что самое страшное для разведчика, жившего в чужой стране, — это не опасность провала и даже не смерть в перестрелке с контрразведкой, а смертный приговор своих же, вчерашних товарищей, соратников. И особенно кажется чудовищным смертный приговор своих не за предательство разведчика, а за то, что «засветился», иначе говоря, за большой риск провала лазутчика в сравнении с его соратниками по агентурной сети.
Двойник лихорадочно соображал: куда подевался тот, кто должен был убить именно его? Неужели он преспокойненько наблюдает теперь из окна? А может быть, шмыгнул через подъезд на Воскресенскую?
Постояв еще с минуту, Тряпкин, прижимаясь к стене дома, осторожно двинулся назад по своему прежнему маршруту на Воскресенскую. Через двор, по кратчайшему пути он решился идти. Ведь не было гарантии, что убийца скрылся, а не стоит там, «сочувствуя» мертвецу.
Двойник, пугливо озираясь по сторонам и крепко сжимая в кармане рукоятку пистолета, поспешил тем же окольным путем на Воскресенскую. Но на этой центральной улице мельтешили только семинаристы, издалека похожие друг на друга, как игроки одной команды. Из соседнего дома от угла, за которым он притаился, вышел не спеша мужчина и направился в его сторону. Кайзеровскому агенту показалось, что он где-то видел этого человека. Но где? «Где? — лихорадочно вспоминал Двойник, прячась за афишную тумбу. — Где видел этого типа?» Он вдруг понял, что от того, вспомнит это лицо или не вспомнит, при каких обстоятельствах видел его, — зависит многое, если не все. Во всяком случае, прояснится многое.
На почтительном расстоянии он двинулся за незнакомцем. Тот дошел до угла Петропавловской улицы, остановил проезжавший тарантас и был, как говорится, таков. Тряпкин поискал было извозчика, чтобы отправиться за ним, но ему не повезло. Но ничего, утешал он себя, вспомню. Обязательно вспомню. Во всяком случае, этого субъекта хорошо запомнил. А это уже немало.
Тряпкин вспомнил того типа лишь к вечеру следующего дня. Толчок мысли дала татуировка на руке с узловатыми пальцами мужчины. Они-то ему и запомнились в одной грандиозной потасовке, в которой он, Тряпкин, оказался. Эти руки, недюжинной силы, хватали очередную жертву и распластывали на Широкой каменной лестнице. Лестница напомнила и здание, где происходил этот светский скандал, докатившийся до ушей самого царя Николая II.
…Итак, Москва довоенная. Петровский парк. Ресторан «Яр»[2].
Там он остановился в номерах «Яра», на втором этаже, где останавливалась обычно петербургская знать. Ведь совсем рядом от «Яра» находилась летняя резиденция великого князя московского, члена императорской фамилии. Но, пожалуй, не столько привлекала личность самого родственника царя, сколько красота парка, где происходили знаменитые московские санные гонки на фоне сказочного дворца. Интерес к этому месту подогревался прочитанным многими произведением Дюма «Учитель фехтования», где знаменитый француз писал: «Сам Петровский дворец удивляет своей странной архитектурой, которая есть подражание стилю старинных татарских дворцов».
Туда-то, в Петровский парк, и нагрянул Гришка Распутин со своей свитой, где после приема во дворце великого князя посетил ресторан «Яр». Там пел известный на всю Москву цыганский ансамбль. А Гришка обожал их. Хозяева ресторана живо сообразили, кто к ним пожаловал, и разместили «святого старца» и его людей в лучших номерах. А вечером, когда будоражащие сердца цыганские напевы позвали к себе прибывших влиятельных петербургских гостей, Распутин расположился со свитой угодников на почетных местах — антресолях второго этажа, нависавших полукруглыми белыми балконами над главным зеркальномраморным залом, который был забит праздной публикой.