Когда норманны ушли, Сан-Клименте представляла собой груду пепла, но строители возродили из руин колонны нефа и все, что могли спасти. Церковь была воссоздана из развалин с такой точностью, что ее принимали за строение не XI, а IV века.
Пока я сидел, оглядывая этот прекрасный храм, старая бедная женщина, похожая на маленькое черное привидение, покрытая рваной шалью, прошаркала в разношенных туфлях к распятию. Вся она напоминала груду пожухлых сухих листьев. Сначала старушка опустилась на колени и помолилась, потом подошла к распятию, поцеловала ноги Христа, прижалась к ним щекой и все время при этом что-то нашептывала. Я видел, как она приподняла конец своей Шали и приложила его к ногам Христа, как будто вытирая с них кровь. Потом она заглянула Спасителю в лицо и, протянув вперед руки — древнейшая молитвенная поза, которую до сих пор можно увидеть на стенах катакомб, стала с Ним разговаривать. Потом снова склонилась и поцеловала Его ноги. Она обращалась к Распятому и делала паузу, как будто ожидая ответа, потом снова заговаривала, время от времени прикладываясь губами к его ногам. Наконец она в последний раз облобызала ноги Спасителя, после чего просто стояла рядом, как будто на Голгофе, ожидая, когда Иисуса снимут с креста.
По ее поведению я понял, что она привыкла вот так разговаривать с Христом, возможно, поверяя Ему свои беды, рассказывая о том, что произошло в доме, где она живет. «Безграничный пафос человеческой веры», — подумал я, и мне показалось, что я слышу слова святого Павла: «ибо мы ходим верою, а не видением» (2 Кор 5:7), и еще вот какие строчки пришли мне на ум:
В конце концов, подумал я, нет никакой разницы между этим несчастным старым существом и великими мистиками. Святая Тереза, которая свободно общалась с Богом и даже однажды рассердилась на Него, поняла бы эту старую женщину. Помню, один ученый, теперь умерший, как-то сказал мне: «Мы ничего не знаем. Наука ведет нас к залитой солнцем вершине, но, оказавшись там и ожидая увидеть оттуда все, мы не увидим ничего, кроме непроглядного тумана».
Я поднялся и пошел к ризнице посмотреть, что там с братом Паскалем. Мне пришлось пройти мимо той старухи, и она протянула руку за подаянием. Я дал ей жалкие пятьдесят лир. Результат привел меня в замешательство. Она схватила мою руку и принялась покрывать ее поцелуями, прижималась к ней мокрой от слез щекой, и все говорила что-то, быстро-быстро, кивая на фигуру на кресте. Потрясенный ее благодарностью, стыдясь своего ничтожного дара, я дал ей еще одну банкноту, которой, как мне казалось, хватит ей на неделю жизни. Тут уж я попался, потому что она схватила меня за руки и повела к Распятию. И тогда я понял, что она благодарит Христа за то, что он внял ее молитвам. Взволнованный, чувствуя себя почти обманщиком, я поспешно высвободился и быстро прошел в маленькую комнатку рядом с ризницей, где молодой человек по-прежнему раскладывал открытки.
— Кто эта старуха? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он с добротным ирландским акцентом, — но, кажется, бедняжка — слабоумная.
Такими, подумал я, многие считали святых.
Когда я вернулся с братом Паскалем, ее уже не было. Он зажег свет в церкви, и в глаза сразу бросилась одна из самых изысканных мозаик в Риме. Христианский вариант миниатюрных «гротесков», которые я уже видел в Золотом доме Нерона, но здесь птицы и животные — не просто живые существа, а символы. Центральная деталь — огромный Крест, протянувшийся от земли до неба. Там, где он касается земли, все цветет, зеленеет и разливаются реки, несущие жизнь. У основания креста щиплет траву олененок, символизирующий принявших Крещенье. Четыре взрослых оленя пьют из реки, которая берет начало у подножия Креста — «подобно тому, как олень стремится к источнику, так и моя душа стремится к тебе, Господи».
В 1645 году церковь Сан-Клименте была передана Иннокентием X ордену доминиканцев, а в 1667-м — в вечное владение ирландским доминиканцам. Она построена на земле родового поместья Климента, который, как считают многие летописцы, третьим взошел на престол Святого Петра. Именно он мог быть тем самым помощником, которого упоминает апостол Павел в «Послании к Филиппинцам», и некоторые полагают, что святой Климент даже является автором «Посланий к Коринфянам».
Имя «Климент», кажется, было не менее популярно в Риме в I веке, чем фамилия «Робинсон» в современном Лондоне, но хотя огромное количество историй, связанных с этим святым, и позволяет предположить, что его образ может быть и собирательным, но его сущность, безусловно, имела огромное значение для ранней Церкви.