Трибун с усмешкой выслушал эту речь патриция. «Умный ты человек, Корнелий, – сказал он, – но не хитры твои доводы, и разве малого ребенка тебе удалось ими обмануть. Ты говоришь о славном для Рима предводительстве патрицианских полководцев? Но, друг, ведь ты преимущество патрициев, которым они несправедливо пользуются, обращаешь в их добродетель. Для кого из нас тайна, что плебеи не потому мало прославились на воинском поприще, что не способны к военному начальствованию, а потому, что их не допускают до него! А в тех немногих случаях, когда плебеи в должности военных трибунов[7] начальствовали над римскими войсками, они одерживали победы не хуже патрицианских консулов. Но будем говорить правду и смотреть в корень вещей: ведь прославляли римское оружие и государство не полководцы, а простые солдаты – те самые крестьяне, которых ты видишь перед собой, и им подобные; вы же, патриции, умели только пользоваться плодами этой славы. Если мы даже оставим в стороне вопрос о материальных выгодах от побед, скажи, чей почет увеличится в государстве после удачных войн и кто, ссылаясь на прославленный войною имена предков, потребует для себя высших должностей, консульских и цензорских мест? Не вы ли, члены патрицианских родов? А чтобы успокоить плебеев и отделаться от их требований, вы бросаете и им кость – солдатское жалованье. Но обсудим и этот вопрос и посмотрим, насколько эта кость может удовлетворить крестьянский голод. Скажи, откуда сенат достанет денег на жалованье солдатам, кроме как обложивши тех же крестьян, из которых выходят солдаты, податью? Выходит, таким образом, что патриции щедры к другим на чужой счет. До сих пор вы, граждане, не платили податей в казну, а теперь в годы войны, помимо тяжести военной службы, вы будете еще нести и тяжесть обязательных налогов на военные нужды[8]; и вместо облегчения на вас ляжет только новое бремя. Вот и рассудите, граждане, друзей или врагов вы имеете в патрициях».
С этими словами трибун отошел от крестьян. Его дело было сделано. Он разъяснил крестьянам, как мало они до сих пор получали выгод от войны и что может дать им война, если они будут настаивать в своих требованиях; и гневными взорами проводили его патриции. Они уже предчувствовали, что вслед за прежними уступками в пользу плебеев им придется скоро сделать еще и новые, самые тяжелые для них.
Прошло 21/2 недели после этого. Еще 2 раза в очередные базарные дни на римском форуме опубликовывалось о дне предстоящих центуриатских собраний и о вопросе, который будет на них обсуждаться. Наконец назначенный день наступил. Нелегко было его выбрать. Прежде всего нельзя было назначать собрания на праздники; но и в будни народное собрание могло состояться только в дни, которые были угодны богам. А узнать это было непросто. Жрецы вспоминали дни, в которые с городом случалось раньше какое-нибудь несчастье, и объявляли, что в эти дни нельзя собираться для решения военных дел, потому что боги были разгневаны тогда на римских граждан или отсутствовали из города, и эти дни навсегда считались несчастными. Наконец день народного собрания выбирался, по всем признаками угодный для богов. Но для большей уверенности в этом всю ночь накануне консул (или лицо, заменяющее его в высшем командовании над армией) проводил без сна под открытым небом на Марсовом поле и вместе с авгуром наблюдал знамения, посылаемые богами на небе. Авгур толковал эти знамения, и только в том случае, если все предзнаменования оказывались благоприятными, можно было с уверенностью сказать, что собрание на другой день состоится.
Конечно, тут не обходилось без злоупотреблений. И жрецы, и должностные лица держали по большей части руку тогдашней знати и часто какое-нибудь простое явление природы объявляли религиозным препятствием для собрания, если патрициям день собрания был почему-либо неудобен, например, если наиболее влиятельных из них не было в городе, или если они просто хотели оттянуть обсуждение какого-нибудь неприятного для них вопроса. Часто, кроме того, если патриции хотели, чтобы на собрания приходило поменьше крестьян, они подговаривали жрецов назначить день собрания в разгар полевых работ, когда крестьянам оказывалось почти невозможным отлучиться из дому.
7
С половины V века вместо консулов часто (но каждый раз – с особого разрешения сената) выбирались для начальствования над войском военные трибуны с консульской властью; сделано это было в виде уступки плебеям, так как на должность военного трибуна их можно было выбирать, тогда как к консульской должности их еще не допускали.
8
Действительно, с конца V века одновременно с введением солдатского жалованья на римских граждан, подчиненных обязательной военной службе, в военное время, когда обычных источников дохода у римлян не хватало, стал накладываться налог (так называемый трибут). На него смотрели как на заем, сделанный у граждан на военные нужды, и в случае возможности он возвращался из военной добычи или из контрибуций.