Однако это ограниченное признание финикийского языка продолжалось недолго. У нас нет ни одного документа, свидетельствующего об официальном употреблении финикийского языка после Тиберия; едва ли он употреблялся дольше первой династии483. Как и когда произошла перемена, мы не знаем; вероятно, правительство произнесло решающее слово приблизительно в эпоху Тиберия или Клавдия, осуществив в области языка и национальности такую полную аннексию, которая возможна лишь для государственной власти. В частной жизни финикийский язык продержался в Африке еще долгое время, по-видимому, дольше, чем в метрополии; в начале III в. дамы знатных домов в Большом Лептисе так плохо говорили по-латыни и по-гречески, что им нельзя было вращаться в римском обществе; еще в конце IV в. в окрестностях Гиппона Регия (Бон) неохотно ставили священников, которые не могли объясняться с крестьянами на пуническом языке; последние продолжали называть себя ханаанитами, пунические имена и пунические обороты речи встречались еще очень часто. Но этот язык был изгнан из школы484 и даже из письменного употребления и сделался народным диалектом, да и то, вероятно, только в области древнефиникийской цивилизации и особенно в древнефиникийских и прибрежных местностях, лежавших в стороне от крупных путей сообщения485. Когда арабы пришли в Африку, они застали еще в качестве местного языка язык берберов, но уже не застали языка пунийцев486. Вместе с карфагенско-римской цивилизацией исчезли и оба чужеземных языка, тогда как древний туземный язык удержался до настоящего времени. Властители из цивилизованных иностранцев сменялись, берберы же оставались, как пальмы оазиса и песок пустыни.
Наследие финикийского языка досталось не греческому языку, а латинскому. Это не было результатом естественного процесса развития. В эпоху Цезаря и латинский и греческий языки были в Северной Африке языками чужими, но, как показывают хотя бы монеты Леп-тиса, последний был распространен гораздо больше, чем первый; по-латыни говорили в то время только чиновники, солдаты и италийские купцы. В то время было бы, вероятно, легче осуществить эллинизацию Африки, чем ее латинизацию. Но случилось как раз обратное. Та же самая воля, которая в Галлии подавила в зародыше зачатки греческой культуры, ввела в сферу господства латинского языка греческую Сицилию и установила границы между греческим Востоком и латинским Западом, — отнесла Африку к этому Западу.
В таком же духе была упорядочена организация страны. Как в Италии основой внутреннего устройства является латинская городская община, а на Востоке греческая, так здесь основой его служит финикийская городская община. В начале римского владычества в Африке Карфагенская область состояла преимущественно из городских общин, в большинстве некрупных, числом около трехсот, из которых каждая управлялась своими суфетами; Римская республика ничего не изменила в этом порядке487. В существовавших здесь царствах прежние финикийские города сохранили свое устройство и при туземных государях; по крайней мере Калама, город внутренней Ну-мидии, едва ли основанный финикийцами, имела, как известно, финикийское городское устройство; цивилизация, которую Массинисса дал своему царству, состояла, по существу, в том, что он превращал селения берберов-землевладельцев в города с финикийским устройством. Это относится и к тем немногим более древним городским общинам, которые существовали в Мавретании до Августа. По-видимому, оба ежегодно сменявшихся суфета африканских общин в основном соответствовали аналогичным главам общин в италийском городском устройстве; мы не имеем оснований думать, что финикийский городской строй римской Африки сохранил свои национальные особенности, например, в устройстве общинных советов, организованных у карфагенян совсем иначе, чем в италийских общинах488. Но тот факт, что сохранялось хотя бы лишь формальное различие между финикийским и италийским городом, являлся, наравне с допущением местного языка, признанием финикийской национальности и известной гарантией ее дальнейшего существования и под римским владычеством. Финикийский город был с самого начала признан нормальной формой административного деления для африканской области, о чем свидетельствует тот факт, что Цезарь восстановил Карфаген прежде всего в качестве финикийского города под управлением прежних суфетов489 и до известной степени с прежними жителями, так как значительная, может быть наибольшая, часть новых граждан была переселена из окрестных местностей и снова поставлена под охрану великой богини пунического Карфагена, небесной царицы Астарты, которая со своей свитой вновь вступила тогда в свое прежнее святилище. Правда, в самом Карфагене этот порядок вскоре уступил место италийскому колониальному устройству, а покровительница Астарта превратилась, по крайней мере по имени, в латинскую небесную богиню. Однако в остальной Африке и в Нумидии финикийский городской строй преобладал, вероятно, в течение всего I в., поскольку он подходил ко всем общинам, за которыми были признаны городские права, но которым еще не было предоставлено римское или латинское устройство. Он, собственно, не был отменен, так как суфеты встречаются еще при Пие; но постепенно они повсюду уступают свое место дуовирам, и изменившийся принцип управления в этом отношении доходит до крайних пределов.
483
Чеканка монет в Африке в основном прекращается при Тиберии; таким образом, мы на продолжительный срок лишаемся источников, ибо африканские надписи от I в. н. э. дошли до нас в очень незначительном количестве. Монеты Баббы в Тингитанской провинции, обращавшиеся в период от Клавдия до Гальбы, имеют только латинское надписание; но город этот был колонией. Латино-пунийские надписи из Большого Лептиса (С. I. Ь., VIII, 7) и из Нараггары (С. I. Ь., VIII, 4636) могут, правда, принадлежать ко времени после Тиберия, но поскольку они составлены на двух языках, представляется более вероятным, что, когда они были сделаны, финикийский язык уже утратил свое прежнее значение.
484
Из слов Виктора в его Epitome (извлечение), что император Север Latinis litteris sufficienter instructus, Graecis sennonibus eruditus, Pimica eloquentia promptior, quippe genitus apud Leptim (был достаточно обучен в латинской словесности, сведущ в греческой разговорной речи, в пуническом красноречии более искусен, так как он родился у Лептиса), не следует делать вывода, что в Триполи проходили в те времена курс риторики на пуническом языке; поздний и незначительный писатель придал этому известному сообщению такой смысл, словно речь шла о школьном обучении.
485
Нельзя полагаться на слова Арнобия Младшего, писавшего около 460 г. (Ad psalm., 104, р. 481, ed. Migne): Cham vero secundus filius Noae a Rhinocoruris usque Gadira habens linguas sermone Punico a parte Garamantum, Latino a parte boreae, barbaric© a parte meridiani, Aethiopum et Aegyptiorum ac barbaris interloribus vario sermone numéro viginti diabus linguis in patriis trecentis nonaginta et quattuor (Хам же, второй сын Ноя, владевший языками от ринокоруров до Гадира: пунической речью со стороны Гарманта, латинской с северной стороны, берберской с южной стороны, эфиопским и египетским и различными языками, варваров внутренних стран — всего 22 языками и отечественными языками в числе 394), и еще того меньше — на болтовню Прокопия (De beîlo Vando, 2, 10) относительно финикийской надписи и языка в Тигизе. Авторитеты такого сорта вряд ли могут отличить берберский язык от пунического.
486
В одном изолированном месте у Малого Сирта на финикийском языке говорили, возможно, еще в XI в. (Movers, Phôn., 2, 2, 478).
487
Это показывают — гораздо яснее, чем найденные в Африке латинские надписи, которые начинаются слишком поздно, чтобы наглядно представить порядки, существовавшие здесь до II в. н. э., — приводимые в следующем примечании четыре договора о патронате из эпохи Тиберия, заключенные двумя небольшими поселениями в Проконсульской провинции, Большой Апизой и Сиагу, и двумя другими, нигде более не упоминаемыми, находившимися, вероятно, по соседству с первыми, Теметрой и Тнмилигн; судя по ним, представляется отнюдь не невероятным сообщение Страбона (17, 3, 15, ст. 833), что при начале последней войны Карфагенская область насчитывала 300 городов. В каждом из четырех вышеупомянутых маленьких местечек имелись суфеты. Упоминаемые в старо- и новопуннческнх надписях магистраты — это обычно также два суфета. Тот факт, что эти магистраты встречаются сравнительно часто в Проконсульской провинции, а из других мест лишь в Каламе, позволяет убедиться, насколько более сильное развитие получило финикийское городское устройство в первой провинции.
488
Договоры о патронате, относящиеся к правлению Цезаря (С. I. L., VIII, 10525), Августа (там же, 68, ср. 69) и Тиберия (С. I. L., V, 4919—4922), заключенные от имени сената и народа (senatus populusque) африканских общин (civitaîes) перегринского права со знатными римлянами, были, по-видимому, вполне по римскому образцу проведены общинным советом, выступавшим в качестве представителя общины и налагавшим на нее надлежащие обязательства.
489
На монете, выбитой, без сомнения, при Цезаре (Müller, Num. de l’Arfique, 2, 149) со словами: Karthago Veneris и Aristo Mutambal Ricoce, два первых имени надо, вероятно, понимать как двойное греческо-финикийское имя; такие названия нередки (cp. С. I. L., V, 4922: agente Celere Imiîchonis Gulalsae fiîio sufete — по предложению суфета Целера, сына Имильхона Гулальсы). Так как, с одной стороны, суфеты не могли быть назначаемы в римской колонии, а с другой — факт основания такой колонии в самом Карфагене вполне установлен, то надо думать, что либо сам Цезарь изменил впоследствии форму основания города, либо колония была основана фактически при триумвирате согласно посмертному распоряжению диктатора; на это намекает и Аппиан (Pun., 136). Аналогию этому представляет Курубис, который в начале диктатуры Цезаря находился под управлением суфетов (VIII, 10525), а в 709 г. уже в качестве цезаревой колонии — под властью дуовиров (там же, 977); однако случай этот — иного порядка, так как этот город не обязан, подобно Карфагену, своим существованием Цезарю.