Ни на одной из бесед не велась запись. Крестинский написал Майскому, что Лаваль поднял вопрос царских долгов, но обсуждение слишком далеко не зашло. Сталин отмахнулся, заявив, что дело мертво, да и сами французы не слишком спешат платить долги. «Когда же Лаваль сказал, что французы платежи американцам увязывают с получением платежей от немцев, то тов[арищ] Сталин шутя сказал, — записал Крестинский, — что мы тоже готовы обсуждать вопросы о долгах, связывая их с убытками от интервенции. Если французы согласны покрыть нам эти убытки, мы, пожалуй, могли бы говорить о долгах». И Лаваль спешно отступил. У Крестинского сложилось впечатление, что сам Лаваль не воспринимал этот вопрос серьезно, но задал его, чтобы потом отчитаться об этом в Париже [1001]. По свидетельству Потемкина, Лаваль сам поднял вопрос о переговорах между штабами, призванных усилить франко-советское военное сотрудничество. Французское верховное командование не было информировано о дискуссиях, которые вел Лаваль в Москве, но держало дверь открытой, ожидая лишь отмашки Лаваля к началу переговоров. Лаваль, как это за ним водилось, по возвращению в Париж отложил начало военных переговоров[1002]. Сталин согласился на совместное коммюнике с абзацем в поддержку французской национальной обороны[1003]. Это вызвало ужас у опального Троцкого. Но почему бы и не поддержать французскую национальную оборону, если на кону организация антинацистского альянса? Сталин видел в этом цель, но можно ли то же самое сказать о Лавале? Что касается Троцкого, его мнение больше никого не интересовало и могло лишь усилить желание Сталина его устранить.
Майский позднее слышал от третьих лиц, что Сталин был с Лавалем откровенен. Лаваль сразу после обмена комплиментами и соблюдения политеса выразил удовлетворение тем, что франко-советский пакт не обращен против какой-либо конкретной страны.
«Как не направлен? — отвечал Сталин. — Наоборот, направлен и очень направлен против одной определенной страны — Германии».
«Лаваль был несколько ошарашен, но сразу же постарался перестроиться и с той же обворожительной вежливостью стал выражать удовольствие по поводу откровенности Сталина. Так, мол, говорят лишь между настоящими друзьями».
Сталин прервал его: «Вы были сейчас в Польше, что там происходит?»
Лаваль: «Хотя прогерманские настроения в Польше еще сильны, но имеются признаки улучшения, которые постепенно приведут к изменению польской политики…»
Сталин прервал его: «А по-моему, никаких признаков нет! Вы друг поляков, попробуйте же их убедить, что они играют гибельную для самих себя игру. Надуют их немцы и подведут. Вовлекут Польшу в какую-либо авантюру, и когда Польша ослабеет, то заберут ее или разделят с какой-либо другой державой [курсив наш. — М. К.]. Зачем это нужно полякам?»
Лаваль был обескуражен прямотой Сталина и поспешил сменить тему, заговорив о Католической церкви. Он поинтересовался, не может ли Сталин найти какой-нибудь «мостик» к папе Римскому и заключить с ним какой-нибудь пакт.
Сталин улыбнулся: «Пакт? Пакт с папой? Нет, не выйдет! Мы заключаем пакты лишь с теми, кто имеет армии, а папа Римский, насколько мне известно, армии не имеет»[1004].
По пути назад через Польшу, куда он заехал на похороны Пилсудского, Лаваль заявил, что совершенно не возражал бы против «франко-германской Антанты». Если разразится война, пояснил Лаваль, «нас завоюют большевики»[1005]. И хотя Сталин ему советовал предостеречь поляков от безрассудных поступков, Лаваль ничего подобного не сделал. Так Лаваль показал свое истинное лицо — лицо человека, которому нельзя верить.
ГЛАВА XII
КОНЕЦ НАВЕДЕННЫМ МОСТАМ: КРУШЕНИЕ АНГЛО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ
1935 ГОД
Англо-германское морское соглашение не помешало англо-советскому сближению, хотя и усилило недоверие СССР к британскому правительству. Ванситтарт все еще настаивал на необходимости хороших отношений с СССР, и его раздражало, что его правительство никак не могло понять, почему важно срочно начать перевооружение для борьбы с нацистской Германией. Советский Союз, говорил он, должен быть настроен к нам «дружелюбно, мы не должны сбиваться с пути в погоне за “фонарем из тыквы” для успокоения Гитлера». Прогермански настроенные представители «Таймс» и Палаты лордов «жили в раю для дураков». Только «своевременный реализм» мог помочь найти выход из «этого опасного царства». «Нельзя терять ни недели, — позже отмечал Ванситтарт в своем протоколе, — надо срочно приступать к перевооружению для борьбы с Германией»[1006].
1001
Н. Н. Крестинский — И. М. Майскому. 19 мая 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 48. Д. 7. Л. 66–67.
1002
В. П. Потемкин — М. М. Литвинову. 26 июня 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 60. Д. 148. Л. 161–170.
1006
Vansittart’s minutes. 17 May 1935. C3943/55/18, TNA FO 371 18840; 15 June 1935. C4564/55/18, TNA FO 371 18845; 5 July 1935. C5178/55/18, TNA FO 371 18847; 9 Nov. 1935. C7647/55/18, TNA FO 371 18851.