Чем больше Богданов погружался в это дело, тем больше неприятных новостей ему приходилось докладывать в Москву. Дельгас боялся, что, если он вернется, его обвинят во взяточничестве. Но тем не менее обещал молчать, если «Амторг» не будет его беспокоить. Он довел до всеобщего сведения, что никогда не пойдет по «пути Беседовского». Читатели помнят этого человека. Это тот самый советник посольства СССР в Париже с пистолетом, который сбежал, по слухам, прикарманив 5000 долларов. Богданов не поверил Дельгасу, подозревая, что он передавал информацию Комитету Фиша. Москва не была в этом так уверена, но считала любого «невозвращенца» врагом. Никто всерьез не принимал высказывания таких людей о том, что они не «пойдут по пути Беседовского». «Все невозвращенцы всегда становятся на путь Беседовского»[93].
Дело Дельгаса дошло до Политбюро, которое передало его Центральному комитету и Верховному суду СССР. Дельгаса объявили вне закона и конфисковали его имущество — это был мягкий приговор по советским стандартам. Предположение о том, что Дельгас может выступить перед Комитетом Фиша, оказалось верным. Один провал следовал за другим.
Комитет Фиша возобновил слушания осенью, и Богданов, очевидно, опасавшийся того, что его посадят в тюрьму за невыполнение требований Комитета, предложил Москве странный выход: перефразировать телеграммы. Это было уже слишком. Политбюро велело Богданову больше не ходить в Комитет и ни при каких обстоятельствах не передавать содержание зашифрованных телеграмм[94]. Можно понять, почему Москва хотела, чтобы ее торговые представители были защищены дипломатическим статусом.
В конце ноября Сквирский отправил в Москву телеграмму, в которой сообщил, что его также вызывают повесткой в Комитет. «Увернуться мне не удастся, — писал Сквирский, — ибо меня будут разыскивать, и Фиш, кроме того, сделает “сенсацию” из моего исчезновения». Такой сенсацией уже стал Дельгас, давший показания Комитету, что доказывало правоту Москвы. Сквирский понимал, что у него есть два варианта: не идти в Комитет, но тогда его могли арестовать и закрыть советские представительства, или все же пойти и «дать показания, отстаивая наше достоинство». По его словам, сенатор-республиканец Уильям Э. Бора, поддерживающий признание СССР, посоветовал ему идти и отвечать на вопросы — очень осторожно, но все же попытаться склонить слушателей на свою сторону. НКИД неохотно согласился, поручив Сквирскому опровергнуть «клеветнические утверждения против СССР», которые выдвигались против самого государства и его американских представительств[95].
Сквирский и Фиш
Допрос Сквирского длился пять часов, и, судя по его отчету, он произвел хорошее впечатление, поскольку несомненно извлек урок из опыта Богданова. Представитель Госдепартамента Роберт Келли, отчаянно ненавидевший СССР, уговорил Сквирского выступить перед Комитетом, сказав, что это будет стандартный процесс. Но все оказалось совсем не так. Сквирского подвергли агрессивному перекрестному допросу, пытаясь выяснить связь между Коминтерном и советским правительством. Допрос начался с приведения к присяге. Сквирский отказался, так как он атеист. Вместо этого ему пришлось «торжественно поклясться» говорить только правду. Можете себе представить реакцию Фиша и его коллег на признание Сквирского в том, что он атеист. Затем позже он рассказал, что он коммунист и член Всесоюзной коммунистической партии. Сквирский хотел сразу дать бой Комитету, и у него это получилось, хотя в результате они долго препирались с Фишем и его коллегами, которые так или иначе пытались вернуться к Коминтерну. И Фиш снова попросил передать им советские телеграммы, но Сквирский отказался.
«Вам есть что скрывать?» — спросил Фиш.
Сквирский ответил, что прожил в США девять лет и вел дела со многими государственными учреждениями и сомневался, что кто-то из них может подтвердить, что он был в то время замешан в какой-либо «подозрительной» деятельности.
93
П. А. Богданов и др. — в НКВТ. 28 августа 1930 г.; Л. М. Хинчук — В. М. Молотову. 30 августа 1930 г. // Там же. С. 294–297.
94
П. А. Богданов — А. И. Микояну и др. 13 сентября 1930 г.; Резолюция Политбюро № П10/опр-51. 25 сентября 1930 г. // Москва — Вашингтон. Т. II. С. 301302, 305–306.
95
Б. Е. Сквирский — в НКИД. 26 ноября 1930 г.; Б. Е. Сквирский — в НКИД. 27 ноября 1930 г.; Н. Н. Крестинский — Б. Е. Сквирскому. 28 ноября 1930 г. // Там же. С. 312–313.