Кайо и остальные пытались привязать одобрение пакта (дело национальной безопасности) к старой проблеме невыплаченных царских долгов. Сталин ясно дал понять Лавалю в Москве, что нет никакого способа снова вернуться к этому вопросу. Была ли это попытка использовать пакт в своих интересах или саботировать его? Поль-Бонкур полагал, что Кайо занимался показухой, но Потемкин не был в этом так уверен. У Кайо был помощник в Палате депутатов — ни много ни мало член кабинета, социалист. Единственным светлым пятном было то, что переговоры, в ходе которых обсуждалась серьезная торговая сделка, двигались вперед. Их вели с двумя французскими банками «Луи Дрейфус» и «Селигманн»[1154]. Еще одной проблемой был план Хора — Лаваля, информация о котором просочилась в прессу. Лаваль пришел в ярость, но его мало кто поддержал. Потемкин был хорошо проинформирован[1155].
Хотя Хор ушел с должности министра иностранных дел Великобритании, Лаваль все еще держался за власть. Литвинов был разочарован, хотя, как помнят читатели, сам бы он поддержал сделку по Абиссинии, если бы можно было все сделать тихо, быстро и не вовлекая Лигу. «“Парижский план” ликвидации Абиссинского конфликта лишний раз и с достаточной убедительностью доказывает, — писал Литвинов Потемкину, — что в лице Лаваля мы имеем последовательного настойчивого врага коллективной системы безопасности, в том числе и Лиги Наций, решившего создать совершенно новую систему международных отношений». Это он явно льстил Лавалю. На депеше Литвинова стоит дата 19 декабря. Поэтому, возможно, он не слышал об увольнении Хора за день до этого. Литвинов не знал последние новости и поэтому полагал, что Лаваль продержится у власти до выборов весной 1936 года. Тогда все признаки предыдущей французской политики исчезнут без следа. «В первую очередь он сделает все, что в его силах, чтобы если не сорвать, то затормозить надолго советско-французский пакт. Если теперь Совет Лиги Наций пойдет в малейшей мере навстречу его пожеланиям [по Абиссинии. — М. К.], то от Лиги Наций останется скоро лишь одно воспоминание»[1156].
Сплетни
Альфан приехал домой в отпуск на рождественские каникулы и несколько раз на праздниках встречался с Потемкиным в Париже. Они обсуждали широкий спектр вопросов, и по ним видно, что внутренняя политика Франции плохо действовала на франко-советские отношения, в особенности рост влияния Народного фронта, который собирался участвовать в предвыборной кампании весной 1936 года. По словам Альфана, политическая ситуация ухудшалась. Лаваля беспокоил рост влияния Французской коммунистической партии и укрепление Народного фронта. Коммунисты его не беспокоили, так как они оставались маленькой «экстремистской» группой. Они уравновешивали похожие группы, такие как правая группа «Французское действие». Но когда Коммунистическая партия изменила свою позицию и решила поддержать национальную оборону, она обрела легитимность. Теперь Лаваль понял, что его правительству может скоро прийти конец. Альфан отметил, что деятельность Коминтерна также не шла правительству на пользу, и не могла бы Москва как-нибудь на Коминтерн повлиять[1157]. Парадокс заключался в том, что Коминтерн придерживался политики единого фронта для борьбы с фашизмом, и именно это беспокоило Лаваля и остальных правых. Левые становились слишком сильными, и правые, затеяв против них кампанию, называли Народный фронт марионеткой Сталина. Пока Альфан был в Париже, у французского поверенного в Москве состоялся интересный разговор с начальником отдела НКИД Алексеем Федоровичем Нейманом. Когда посольством руководил Пайяр, он любил зайти в НКИД поговорить с кем-нибудь, кто ему подвернется под руку. В тот день Пайяр хотел выяснить, как советское правительство ладит с Великобританией. «Произошло значительное улучшение», — ответил Нейман. Британская империя, которой грозит агрессия в разных частях света, «начинает понимать правильность принципа о неделимости мира». Нейман продолжил, что это хорошо и помогает улучшить отношения. «Однако развитие английской политики в направлении коллективной безопасности могло бы быть более определенным и менее зигзагообразным, но в этом отношении долю ответственности несет французская политика». Пайяр кивнул в знак согласия, затронув вопрос французской и итальянской политики: «Франция, по его мнению, сделала большую ошибку, когда сочла нужным платить Италии за участие во “фронте Стрезы” поощрением ее колониальных замыслов… Через шесть месяцев Италия без всякой компенсации присоединилась бы к “фронту Стрезы”, французская же политика создала у нее опасные иллюзии»[1158]. На самом деле Литвинов вполне мог бы сделать что-то похожее, если можно было бы обойтись без скандала и не вовлекать Лигу.
1155
В. П. Потемкин — М. М. Литвинову. 11 декабря 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 60. Д. 148. Л. 225–231.
1157
Беседа В. П. Потемкина с французским послом Ш. Альфаном. 10 января 1936 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 20. Д. 828. П. 167. Л. 18–11.
1158
Запись разговора с советником французского посольства Ж. Пайяром. Выдержка из дневника А. Ф. Неймана. 21 декабря 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0136. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 29–31.