Идена сильно раздражала советская «пропаганда». Так, например, он прочитал отчет Чилстона о враждебной советской статье об условиях жизни рабочего класса в Англии. Кольер не обратил на нее особого внимания, но Иден рассвирепел: «После этой статьи я просто убежден, что мы должны держать Майского и его правительство строго на расстоянии вытянутой руки. Мы хотим корректных отношений, но нам следует избегать любой сердечности в отношении правительства, которое ведет себя подобным образом»[1205]. Иден напомнил Фиппсу свою позицию. Речь шла о политике Сарджента: «Я считаю действительно крайне важным не давать немцам никакого повода думать, что мы хотим присоединиться к политике окружения. Что касается СССР, я бы хотел, чтобы наши отношения строились на дружбе, но… у меня нет иллюзий относительно того, какие на самом деле чувства питает советское правительство к капиталистическому государству»[1206].
Чилстон проговорил некоторые из «невысказанных предположений», которые определяли британскую позицию. «Огромная разница в системе и институтах правительства, в менталитете и концепции свобод субъекта, а кроме того, тот факт, что в этой стране невозможно выразить общественное мнение или настрой. Из-за всего этого создается огромная пропасть, через которую в настоящее время нет моста, какими бы хорошими ни были политические отношения». Чилстон также повторил возражения Идена, связанные с коммунистической пропагандой: «В этом лицемерие двуличного коммунистического государства: оно проводит двуличную политику. С одной стороны, хочет мира для себя, а с другой — нарушает внутреннюю безопасность тех государств, с которыми, по его утверждениям, оно хочет сотрудничать в области “неделимого мира” и коллективной безопасности. Тут мог бы быть строгий упрек пророка: “Что тебе до мира?” Он вполне уместен в отношении этого государства, которое защищает, кормит и использует Коминтерн»[1207].
На самом деле Коминтерн привлекали не для того, чтобы злить заместителей министра и клерков МИД, а для того, чтобы поддержать народные фронты или левоцентристские политические коалиции в борьбе с фашизмом в Европе. Как читатели, наверно, заметили на примере Франции, из-за этой стратегии правые развернулись в сторону нацистской Германии и стали, по меньшей мере, к ней более терпимы.
Майский не заметил признаков изменений политики МИД. Ни Кольер, ни Ванситтарт не предупредили его об Идене и Сардженте. На самом деле Майский положительно оценил поездку Литвинова. «За последние 10 дней я имел возможность прощупать настроение, созданное Вашим визитом в Форин-офис, в дипломатических, политических и журналистских кругах. Все сходятся на том, что прием, оказанный здесь Вам, превзошел все ожидания в смысле внимания и “сердечности”, проявленных со стороны хозяев». Но тем не менее Майский не был уверен в будущем. Положительное впечатление иногда обманывает и «значительно опережает подлинные факты». В то же время он полагал, что «конечно, рассеивать созданное впечатление нам нет никаких оснований. Оно нам выгодно»[1208].
«Логика вещей»
Если смотреть на голые факты, то никакой пользы для советской политики не было. В конце длинной депеши Майский поднял вопрос об англо-германских отношениях. Он вполне справедливо полагал, что британское правительство не отказалось от идеи сближения с нацистской Германией, и даже рассуждал о том, что «сердечность», проявленная по отношению к Литвинову, была нужна, чтобы впечатлить Гитлера. В Великобритании все сильнее боялись Германии и Японии, и «логика вещей» должна была привести к сближению с Францией и СССР. Да, с точки зрения логики это должно было быть именно так. Майский не хотел слишком далеко заходить в своих прогнозах и, как, возможно, заметили читатели, он часто слегка шел на попятный, как, например, в своей депеше. Великобритания все сильнее боялась Германию и Японию, однако «это не значит, конечно, что британское правительство твердо и окончательно решило делать общее дело с СССР… Нет, как и раньше, оно будет колебаться, лавировать, бросаться из стороны в сторону»[1209]. Майский этого не знал, когда писал эти строки, но МИД, благодаря Сардженту и Идену, уже начал склоняться в сторону Берлина. Как ненароком написал Олифант (он вполне мог бы так отреагировать на депешу Майского, если бы ее увидел): «СССР остается СССР, и аудиенция у короля, на которой побывал господин Литвинов, или другие любезности по отношению к отдельным представителям власти никогда не повлияют на основные цели этого государства, хотя иногда оно может захотеть идти в ногу с нами. Но фраза “когда старость придет…” по-прежнему актуальна»[1210]. Олифант опустил вторую часть пословицы: «Когда старость придет, то и черт в монастырь пойдет». Другими словами, обещания, данные в беде, часто не выполняются в период процветания. Ванситтарт молча следил за тем, что происходит, пока он находится у власти, и, вероятно, был разочарован.
1205
Chilston. No. 96. 10 Feb. 1936. N880/20/38, TNA FO 371 20339; Minutes by Collier. 19 Feb. 1936; Eden. 28 Feb. 1936, ibid.
1207
Soviet Union, Annual Report, 1935. Chilston. 31 Jan. 1936. N871/871/38, TNA FO 371 20352.
1208
И. М. Майский — М. М. Литвинову. 10 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 117. Д. 23. Л. 89–93.
1209
И. М. Майский — М. М. Литвинову. 10 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 117. Д. 23. Л. 89–93.