СССР не имеет никаких внешнеполитических задач, кроме одной: защита своих границ. Он может полностью полагаться на растущую мощь Красной армии для осуществления этой задачи. Он защитит свои границы и без посторонней помощи. Полагая, однако, что путем организации системы коллективной безопасности можно было бы уменьшить шансы войны, он согласился включиться в эту систему и поэтому принял французское предложение о Восточном региональном пакте. По этим же соображениям он, по настойчивой просьбе г[осподина] Барту, вступил в Лигу Наций, а затем подписал пакты о взаимной помощи с Францией и Чехословакией.
Агрессивная гитлеровская Германия представляет несомненную опасность для всех своих соседей, в том числе для Франции и в особенности для Чехословакии. Если правые французские патриоты полагают, что эта опасность для Франции и ее союзницы Чехословакии уменьшится от того, что пакт не будет ратифицирован, то пусть голосуют по-своему.
В любом пакте с капиталистическими странами СССР может давать больше, чем получать. СССР имеет самое прочное правительство, тесно связанное с народами Союза, с Красной армией, которая пойдет всюду на зов своих вождей. Этого нельзя утверждать с уверенностью про все капиталистические страны с их меняющимися правительствами, меняющимися настроениями и внутренними противоречиями.
СССР спокойно без всяких опасений и нервничания относится к прениям во французской Палате и к предстоящему голосованию»[1250].
Это был правильный ответ правым депутатам, и Сталин написал синим карандашом свое известное «за» на копии записки Литвинова. Молотов тоже на ней расписался. Сталин переслал то, что написал Литвинов, в «Правду», и через два дня она опубликовала надлежащим образом сформулированную заметку[1251]. Однако кроме дегтя был и мед. Председатель ЦИК СССР Калинин выступил с речью в Горьком, где процитировал Сталина, сказав, что СССР «готов использовать любое движение на местах, которое может помешать войне или быть использовано для поддержания мира. Франко-советский пакт — один из таких примеров, и он отвечает интересам как СССР, так и Франции»[1252].
Возможно, Литвинов пытался помочь советским «друзьям» в Париже, поскольку их аргументы в первые дни дебатов были очень слабыми, за исключением Пери. Конечно, Литвинов не относился к происходящему абсолютно беспристрастно. Ему нужно было это сказать, чтобы напомнить французам, что СССР не бегает за ними и что пакт — это не дорога с односторонним движением. Кроме того, он хотел подчеркнуть, что «Майн кампф» направлен не только против славян, цыган и евреев, но и против французов. Нарком пытался показать, что Франции оборонный союз с СССР был нужен больше, чем самому СССР. То есть французам стоило задуматься о том, что они сами могут дать в рамках взаимопомощи, а не только о том, внесет или нет СССР вклад в укрепление безопасности Франции. Французские правящие элиты, за некоторым исключением, так никогда и не усвоили эту информацию.
Потемкин продолжал лоббирование пакта даже тогда, когда в Палате уже шли дебаты. 17 февраля он встретился с Торресом. Против правительства плелись интриги, за которыми стоял Лаваль. Конечно, снова Лаваль. Правая пресса прощупывала правительство, которое возглавлял маршал Петен. Лаваль помогал Пьеру Гимье, директору «Гавас», влиятельного французского новостного агентства. Так определялась политика в Париже: во главе угла были теневые сделки, с целью без помех дать или получить пачку банкнот. Говорят, что Лаваль вовлек в свои интриги германофила Даладье и даже Эррио. С Даладье все понятно, но почему Эррио? По словам Торреса, он не мог смириться с тем, что не входит в кабинет. «“Головою турка” [то есть отрубленной головой грозного врага. — М. К.] оказывается Мандель. Ему не прощают того, что он слепил нынешнее правительство, и что он является сторонником самых твердых мер противодействия гитлеровской акции». Правые принялись нападать на «двух-трех евреев», которые толкали Францию к войне. Даже сторонники Манделя постепенно от него отвернулись. Торрес все рассказывал и рассказывал о параличе французской правящей элиты. Потемкин все это уже слышал. Торрес также упомянул недавнее поведение Константина Сезиану, румынского представителя в Париже. За несколько дней до этого он встретил его на обеде, который устраивал военно-морской министр Франсуа Пьетри. Там присутствовали четыре или пять правых депутатов, а также польский министр. Сезиану гневно осудил СССР и упрекнул французское правительство в заключении пакта о взаимопомощи. Видимо, это произошло, когда дебаты в Палате только начинались, что было еще более неуместно. «Если бы мне пришлось выбирать между варварством Сталина и режимом Гитлера, — хвастался Сезиану, — я без колебаний предпочел бы немца».
1250
М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 13 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 16. П. 114. Д. 1. Л. 30–32.
1252
Alphand. No. 71. 17 Feb. 1936. MAÉ, Bureau du chiffre, télégrammes, à l’arrivée de Moscou, 1936.