Друзья и враги
Новости из США были не такими уж плохими. Американские дипломаты не возражали против торговли с СССР. Соглашайтесь, если предлагают, — кажется, посыл был именно таким. Сейчас Россия стабильна, и советские торговые представительства с уважением относятся к обязательствам по кредитам и оплачивают счета[104]. В декабре 1931 года открылась новая сессия Конгресса. «Снова зашевелились “друзья” и “недруги” Союза», — тонко подметил Сквирский. «Друзья» предлагали решить вопрос с дипломатическим признанием СССР, а «враги» — полностью запретить советский импорт. Конгрессмен Фиш представил на рассмотрение резолюцию, в которой предлагалось на ежегодной основе исследовать «революционную пропаганду и деятельность коммунистов и других групп, выступавших за насильственное свержение власти в США». Как говорил Сквирский, в прессе циркулировали новые слухи о том, что СССР находится на грани финансового краха и не сможет оплатить счет за границей. Он посчитал необходимым опубликовать заявление, опровергающее эти слухи[105]. Читатели, конечно же, заметили иронию происходящего: на грани финансового краха были США и европейские страны, а вовсе не СССР.
Однако это был трудный период для СССР: как внутри страны, так и за ее пределами. Внутри советскому правительству приходилось справляться с непредвиденными последствиями индустриализации и насильственной коллективизации сельскохозяйственных земель. И то и другое развивалось с бешеной скоростью, что встречало сопротивление со стороны крестьянства. Крестьяне жгли зерно, убивали скот, уничтожали оборудование, только чтобы оно не попало в руки советских коллективизаторов. В деревнях разгоралась новая гражданская война, что привело к повсеместным разрушениям, голоду, депортациям и насилию, которое применяли, чтобы подавить крестьянское сопротивление. В то же время на международной арене СССР находился в опасном положении. Отношения с Францией и США оставались плохими. Там, как и в Восточной Европе, процветали антикоммунизм и ненависть к СССР. «А здесь — один сплошной лес враждебности, русофобии и советофобии, в котором не видно просвета», — писал полпред в Хельсинки Иван Михайлович Майский своему другу[106]. И все же Литвинов завоевывал уважение на Западе. Он был «умным парнем» — так охарактеризовал его один американский дипломат. Майский писал Литвинову в 1931 году, что его «личный авторитет» растет. Сталин одобрил назначение Литвинова наркомом в июле 1930 года, хотя это было удивительно, ведь «босс» постоянно его критиковал. Помощник Сталина Каганович, секретарь ЦК ВКП (б), тоже не любил Литвинова и часто на него нападал. Тем не менее нарком оставался на своем месте, опровергая ежегодно возникавшие слухи о том, что его скоро уволят. В 1932 году казалось, что Сталин успокоился настолько, насколько это было возможно. «Запросите мнение Литвинова», — говорил он Кагановичу, когда возникал внешнеполитический вопрос. А именно о пактах о ненападении с Францией и Румынией, которые были крайне важны для Сталина[107]. Проглотил ли это Каганович? Вероятно.
Сталин как предприниматель
Советско-американские отношения медленно, но развивались. По крайней мере так казалось в январе 1932 года. Политбюро тщательно за ними следило. Его мотивировали торговые соображения, основанные на информации, полученной от Богданова, и на рекомендациях Розенгольца. Когда нью-йоркский «Нэшнл Сити Банк» предложил кредит в обмен на урегулирование претензий, Сталин оживился. Этот банк не первый раз делал предложения[108]. Если условия были недостаточно хорошими, Сталин предлагал другие, крайне невыгодные и нереалистичные с учетом экономического кризиса в США. «Мы можем пойти на частичное удовлетворение претензий частного банка, — сказал он, — лишь при условии получения большого займа»[109]. Сталин торговался как кулак, когда речь шла о торговле, но даже кулаки соглашались заключить сделку на приемлемых условиях. Если Сталин и правда хотел договориться, то стоило поручить такое дело Литвинову или Розенгольцу. Когда американские посредники приезжали в Москву в надежде заключить контракт, Сталин мог вести себя заинтересованно, но цинично. Даже самым важным гостям оказывался грубый прием. Например, полковнику Хью Л. Куперу, инженеру-строителю, работавшему на Днепровской плотине, где работы были завершены в 1932 году. За участие в строительстве самой большой плотины в мире Купер получил орден Трудового Красного Знамени. Эта награда не была простой безделушкой. Ее присваивал ЦИК СССР за важные заслуги перед государством. «Купер — большой нахал, — писал Сталин из Сочи (где проводил ежегодный отпуск), — и избалован легкостью приемов у советских деятелей». Он хотел встретиться с Политбюро, что значило, что он представляет важные деловые круги в США. Как писал Сталин, конкретных предложений у Купера не было. Он просто искал себе новое дело. «Не следует его баловать, — писал Сталин. — Тем не менее его надо принять вежливо, выслушать внимательно и записать каждое слово, доложив обо всем ЦК»[110]. Как выяснилось, у Купера в самом деле было предложение для Москвы от «Дженерал моторе»: 100–200 тысяч подержанных грузовиков и автомобилей с гарантией, что они проедут еще по крайней мере 150 тысяч километров, с «полной комплектацией» в виде новых шин. Средняя цена — примерно 200 долларов на условиях десятилетнего кредита. Каганович и его коллеги в Москве спросили Сталина, что он думает[111].
105
Б. Е. Сквирский — М. М. Литвинову. 18 декабря 1931 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 515–517.
106
И. М. Майский — А. А. Нестерову. 17 сентября 1930 г. //
107
И. В. Сталин, В. М. Молотов — Л. М. Кагановичу. 16 августа 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 281.
109
И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу, В. М. Молотову. 21 июня 1932 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. После 21 июня 1932 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу, В. М. Молотову. 1 июля 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 186–187, 205.
110
Л. М. Каганович, В. М. Молотов и др. — И. В. Сталину. 29 июля 1932 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу и др. 30 июля 1932 г. // Там же. С. 251–252.
111
Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов и др. — И. В. Сталину, В. М. Молотову и др. 22 августа 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 295–296.