Хэлл и Литвинов снова встретились во второй половине дня. Они обсудили финансовые требования, а затем Хэлл «неожиданно вновь вернулся к вопросу о религии». Он «внезапно» передал Литвинову документ, в котором были перечислены все права, гарантированные США. «Я от Америки никаких гарантий религиозных не требую», — ответил Литвинов. Затем разразился получасовой спор, который ни к чему не привел. Литвинов неохотно согласился с тем, что понадобится какой-то минимальный письменный ответ Хэллу, в котором бы говорилось, что, согласно существующим советским законам, у американцев в СССР будет право придерживаться своих религиозных убеждений. Литвинов писал, что, если мы не сделаем этот минимальный шаг, «трудно будет продолжать переговоры». Нарком также ожидал, что США потребуют, чтобы их консулов информировали об аресте американских граждан, и предлагал использовать тот же вариант, что применялся в Германии. «Прошу срочного ответа по этим двум вопросам, — телеграфировал Литвинов в Москву. — Затягивание переговоров будет вредно отражаться на них». Он также предлагал отказаться от требований, связанных с американской интервенцией на Дальнем Востоке, в обмен на то, что США откажутся от своих требований выплаты царских долгов. Тогда Рузвельт будет частично удовлетворен, и после официального признания появится возможность обсуждения оставшихся финансовых требований[144].
На следующий день состоялись еще одни переговоры с Хэллом по тем же темам и по некоторым новым. Хэлл, казалось, был готов принять предложение Литвинова по религиозному вопросу, но по некоторым другим сгладить острые углы не удалось. «Заседание кончилось, — писал Литвинов, — констатацией разногласий по всем вопросам». Присутствующий на встрече Буллит «охарактеризовал положение как безнадежное». Литвинов сообщил, что на следующий день снова намечены переговоры, в том числе с Хэллом и Рузвельтом. В то же время Сталин без всяких насмешек согласился с предложением пойти на компромисс[145].
Литвинов сообщил об еще одной встрече с Рузвельтом, Хэллом, Буллитом и Уильямом Филлипсом, заместителем государственного секретаря. Рузвельт сообщил, что он бы хотел обсудить более серьезные вопросы, но перед этим необходимо успокоить противников признания. Так, например, у него должна быть возможность убедить общественность, что у американцев в России будет возможность исповедовать религию. Кроме того, требуются гарантии, что не будет пропаганды. И нельзя оставлять открытым вопрос погашения долгов. Рузвельт передал Литвинову письменные предложения и посоветовал изучить их и, если необходимо, проконсультироваться с Москвой. Тогда позже они смогли бы их обсудить с глазу на глаз, без формальностей, чтобы иметь возможность немного поругаться. Литвинов ответил, что приехал в Вашингтон не для того, чтобы решить все вопросы, а для того, чтобы заложить основу для их обсуждения на условиях равенства и без давления, что возможно только после установления дипломатических отношений. Он был готов обсуждать серьезные темы, которые уже упомянул Рузвельт. Все остальное блекло на их фоне. На самом деле Сталин уже разрешил Литвинову согласиться на сближение, основанное на совместных действиях против Японии. Нарком еще раз попытался обойти различные нерешенные вопросы и отложить обсуждение запутанных финансовых проблем на потом, понимая, что тут вряд ли получится достичь соглашения. Он также напомнил Рузвельту, что СССР не даст специальных привилегий американским гражданам и не согласится на «капитуляцию». Советское руководство уже отвергло подобное предложение 10 лет назад и не стало бы его принимать теперь, когда СССР стал намного сильнее. Об этом не могло идти и речи. Переговоры продолжились, но безрезультатно. «Мое впечатление, — писал Литвинов, — что Рузвельт купил молчание враждебных организаций неосторожным обещанием в области религии и пропаганды и что в этом корень встретившихся затруднений»[146].
145
М. М. Литвинов — в НКИД. 9 ноября 1933 г.; И. В. Сталин, В. М. Молотов — М. М. Литвинову. 10 ноября 1933 г. // Там же. С. 33–35.