Литвинов отправил в Москву черновики Рузвельта, но Сталин их не одобрил. Он больше не хотел идти на уступки по вопросам религии и пропаганды. Затем Сталин более подробно описал советскую программу заказов в США, если СССР предложат кредиты на приемлемых условиях. 11 ноября состоялась еще одна встреча Литвинова с Рузвельтом и Буллитом, которая продлилась три часа. Говорили в основном о религии и пропаганде. Но Рузвельт также передал Литвинову список, состоявший из 11 вопросов, которые он хотел бы решить. Там, помимо всего прочего, говорилось о признании так называемого долга Керенского — займов, которые брало Временное правительство под недолгим руководством А. Ф. Керенского в 1917 году. Кажется, Литвинов расстроился. «По-видимому, Рузвельт и Государственный департамент преувеличивают незаинтересованность в признании и последствиях провала моей миссии и будут упрямиться до конца. Вопрос, однако, в том, хватит ли у них ума… не отрезывать себе пути отступления, чтобы уступить в последний момент. Сегодня завтракаю с глазу на глаз с Буллитом, — писал Литвинов, — которого я уже подготовляю к мысли о возможности разрыва»[147].
Что касается 11 пунктов Рузвельта, Литвинов полагал, что Москва не сможет от всех них отказаться. И он указал те вопросы, в которых можно пойти на уступки, и попросил прислать ему инструкции по поводу того, в чем еще допустимо (если допустимо) пойти навстречу. «Продолжительно обрабатывал Буллита, сказал ему, — писал Литвинов, — что я отвергаю почти все новые предложения и что если Рузвельт будет на них настаивать, смогу уехать, не запрашивая даже Москву». То есть оба могли пригрозить прервать переговоры, если вторая сторона захочет слишком многого. Литвинов сообщил, что ему удалось привлечь внимание Буллита, и он пообещал обсудить камни преткновения с Рузвельтом перед следующей встречей. Что касается других вопросов, Буллит улыбнулся, услышав предложение Литвинова отказаться от требований возмещения убытков за интервенцию на Дальнем Востоке в обмен на долг Керенского, но дал слово, что постарается снизить долг до «символического значения» в обмен на отказ от требований СССР возместить убытки за американскую интервенцию на севере России. Рузвельт сам сказал Литвинову, что долг будет снижен «до минимума»[148].
Сталин снова отказался давать особые права американским гражданам в СССР, но согласился пойти на уступки по некоторым вопросам, в которых не затрагивались фундаментальные советские принципы. Он обошелся без насмешек и нереалистичных встречных предложений. Исключительно деловой разговор. Сталин пытался договориться с Рузвельтом[149]. Дальнейшие переговоры в Вашингтоне вел уже непосредственно президент. Хэлл больше не принимал в них участия. Литвинов сообщил, что информация о разногласиях просочилась в прессу: «Кардинальным пунктом является вопрос о претензиях». Что касается религиозных и юридических прав, то это дело удалось более-менее утрясти, для чего использовались уже существующие соглашения с другими странами или действующие советские законы. Литвинов предпочитал отсрочить принятие решения по взаимным требованиям и передать досье финансовым специалистам. Это была старая советская стратегия — откладывать решения до тех пор, пока рак на горе не свистнет.
Но Рузвельт хотел все решить здесь и сейчас. «На соглашение надежды мало», — телеграфировал Литвинов в Москву[150].
Буллит и Рузвельт стояли на своем, и Литвинов отправил еще одну телеграмму с просьбой прислать ему инструкции. Они встретились снова и два часа обсуждали разные вопросы. Теперь уже Буллит грозил прервать переговоры. «Я пропустил это мимо ушей», — писал Литвинов в отчете. Рузвельт «горячо доказывал необходимость немедленного разрешения вопроса о претензиях». Вероятно, состоялось бурное обсуждение, настоящая ссора купцов, как и предполагал Рузвельт. Президент предложил снизить общую сумму и закрыть все долги. Он признал, что долги действительно преувеличены. Теперь разговор пошел уже о цифрах. Буллит предложил примерно 150 млн долларов. По его словам, эта сумма могла закрыть долг Керенского и помочь избежать создания прецедента — еще один важный вопрос для СССР. Литвинов пытался тянуть время. Существовали «конституционные затруднения». Рузвельт полагал, что все можно решить за несколько дней, и, конечно, Литвинов может отправить телеграмму в Москву и запросить инструкции. Обсуждался также вариант «услуги за услугу». У американцев были замороженные активы в Германии — долги немецкого правительства. Их можно было передать СССР без дополнительных затрат для Министерства финансов. Литвинов проявил некоторый интерес, но все же рекомендовал отложить этот вопрос. «Хотя теперешний момент действительно позволил бы отделаться от всех американских претензий ничтожной суммой в 100 млн долларов и получить некоторый заем на выгодных условиях, я предлагаю не соглашаться на переговоры теперь же, а обещать начать их вскоре после обмена послами. Вопрос сложный и потребует долгого времени». Литвинов сомневался, но не сильно. В случае риска срыва переговоров мы (в Вашингтоне) могли бы согласиться на обсуждение возмещения убытков, но только так, чтобы оно шло всего несколько дней. «Думаю, что если соглашаемся на признание долгов Керенского, то Рузвельт настаивать на немедленных переговорах не будет, но и это я сделаю лишь в самом крайнем случае», — телеграфировал в Москву Литвинов и попросил немедленно выслать ему указания, возможно ли вообще заключение сделки. «Рузвельт опять упомянул, что хочет поговорить со мной о больших проблемах и о мире, а также на приватные темы, но свидания пока не назначил. Очевидно, хочет сперва устранить разногласия»[151].
147
И. В. Сталин, В. М. Молотов — М. М. Литвинову. 11 ноября 1933 г.; М. М. Литвинов — в НКИД. 11 ноября 1933 г. // Там же. С. 41–46.
150
М. М. Литвинов — И. В. Сталину, В. М. Молотову. 12 ноября 1933 г.; М. М. Литвинов — в НКИД. 12 ноября 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 52–53.