15 ноября Литвинов снова встретился с Рузвельтом. Шел девятый день переговоров. «Только что обменялся с Рузвельтом рукопожатием, — телеграфировал Литвинов в Москву, — в знак достигнутого соглашения с тем, чтобы завтра изготовить все документы и подписать их в пятницу»[157]. «Мы были слишком мягкими с ним сегодня утром», — сказал позднее Буллит Франклину Рузвельту[158]. Канцелярские работники всегда выступают за более трудные сделки. После девяти дней тяжелых торгов удалось прийти к соглашению, но, даже обменявшись рукопожатием с президентом США, Литвинов продолжал сомневаться. «Я, однако, нисколько не уверен, что до подписания не возникнет новых неожиданных затруднений или что Рузвельт по настоянию своих сотрудников не попытается изменить пункты соглашения». Этот комментарий очень напоминал наблюдение Довгалевского о том, как трудно заключить соглашение с французами даже в присутствии стенографистов. Рузвельт не так плох, вероятно, думал Литвинов. Я предлагаю полную секретность, телеграфировал он Сталину, пока не будут получены телеграммы, подтверждающие подпись под соглашением. Затем Литвинов кратко суммировал варианты решения сложных вопросов, начав с долгов. «Никаких заявлений о признании каких бы то ни было долгов я не делаю. Пресса сообщает, что имел место обмен мнений [так в тексте. — Ред.] о методах разрешения вопросов о взаимных претензиях, что позволяет надеяться на скорое разрешение вопросов». Литвинов должен был ненадолго остаться в Вашингтоне после подписания соглашения и постараться достигнуть договоренностей с Буллитом и Моргентау по вопросу снятия взаимных требований в обмен на признание долга Керенского или еще каким-то образом прийти к окончательной сумме, которую нужно будет выплатить в качестве дополнительных процентов к американскому кредиту. «Я дал, однако, джентльменское слово, что берусь убедить свое правительство предложить не менее 75 милл. долларов, при максимальном требовании Америки в 150 милл. долларов, но об этом моем обещании Рузвельт публично не заявляет», — писал он. Разница между этими двумя цифрами, процентная ставка, размер и длительность кредита должны были стать темой переговоров с Буллитом и Моргентау. Затем Литвинов перешел к другим вопросам, которые удалось урегулировать по мере того, как он давал объяснения Сталину и делал предложения Рузвельту.
Закончил нарком свой отчет предупреждением: «Я полагаю, что, судя по обстановке и ходу переговоров, надо считаться с возможностью новых затруднений. Переговоры были крайне трудными, и я даже не сообщал Вам о разных требованиях, которые удавалось ликвидировать немедленно». Он упомянул в качестве примера продление признания американской независимости. Рузвельт пошутил, что, когда он будет отчитываться перед Конгрессом по этому вопросу, он скажет: «Я заткнул [уши] и отказывался даже слушать»[159].
В то же время Сталин прислал дальнейшие инструкции к переговорам по вопросу долга и кредита, предложив суммы, процентные ставки и график платежей. Процентные ставки были низковаты, но все же не совсем безнадежные. Что касается размера долга, который нужно было выплатить, Сталин не стал делать никаких предложений. Эта телеграмма пришла одновременно с телеграммами Литвинова, в которых он объявил, что достиг договоренностей с Рузвельтом и более подробно рассказывал о переговорах. Нарком просил предоставить ему более подробные инструкции о предстоящей встрече по вопросам долга и кредита. Литвинов объяснил, что Конгресс должен рассмотреть в январе закон, который запретит давать кредиты любой стране, не выполнившей свои обязательства перед США. После принятия этого закона Америка уже не сможет дать кредит СССР, пока не будут выполнены все американские требования. Тогда никак не получится реализовать соглашение, подписанное в Вашингтоне. Вот почему Рузвельт торопился заключить сделку и получить одобрение в начале января. Президент предполагал, что многие будут против, но считал, что соглашение утвердят, если советское правительство согласится выплатить 150 млн долларов. Литвинов полагал, что ему придется предложить больше, чем планировалось изначально, и поднять сумму до 100 млн долларов во время переговоров. «Я имею ваше разрешение», — добавил Литвинов. Также более подробно обсуждали извлечение иностранной валюты из замороженных немецких кредитов, хотя Сталин скептически относился к этой идее[160].
158
Bullitt to Roosevelt. 15 Nov. 1933. Hyde Park, New York, Franklin D. Roosevelt Library. President’s Secretary’s File, box 50, Russia: Bullitt, 1933–1936.
159
М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 15 ноября 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 62–63.
160
И. В. Сталин, В. М. Молотов — М. М. Литвинову. 15 ноября 1933 г.; М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 15 ноября 1933 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 64–66.