Эти инструкции Овий получил от постоянного заместителя министра иностранных дел сэра Роберта Ванситтарта. Он отправил первую телеграмму в Москву 13 марта, в которой согласился с оценкой арестов, данной Овием. Посол сказал, что это «безрассудный поступок, который произвел крайне плохое впечатление» в Лондоне. Голословные обвинения не «вызывают никакого доверия», и в итоге будет сделан вывод, что «уважаемые британские граждане» не могут работать в СССР без риска. Тогда нет смысла обсуждать новое торговое соглашение[177]. МИД поддержал мнение Овия: советские обвинения, выдвинутые против британских граждан, не имеют под собой никаких оснований, хотя никто в Лондоне или в британском посольстве в Москве не знал до сих пор, в чем их обвиняют.
Вечером 13 марта НКИД получил информацию об арестах. Гельфанд позвонил Стрэнгу и попросил его прийти в НКИД в 00:30. Когда они встретились, Гельфанд зачитал ему подготовленное заявление на тему арестованных. Двух британских и трех советских граждан отпустили. Остальные британцы находились в Москве и сейчас пытались договориться о допуске к ним консула. Стрэнг сделал пометки и попросил разрешения воспользоваться телефоном, чтобы позвонить послу. То, что произошло дальше, напоминает небольшую комедию.
Гельфанд подробно описал те события: «Чрезвычайно волнуясь и подергиваясь, Стрэнг добавил, что посол должен немедленно по телефону сделать мне какое-то сообщение. Вид Стрэнга показывал, что сообщение будет “не из приятных”. Поэтому я указал ему, что теперь уже очень поздно, я был лишь уполномочен сделать посольству записанное им сообщение и что не имеет никакого смысла делать мне какие-то заявления по телефону в настоящий момент, ибо я все равно не имею возможности эти заявления передать кому-либо сегодня. Поэтому я прошу Стрэнга объяснить это послу и рекомендовать всякие сообщения, если в них есть необходимость, отложить до завтра».
Гельфанд, очевидно, не хотел передавать своему начальству этот «неприятный» разговор с британским послом. Стрэнг, сочувствующий Гельфанду, ответил, что Овий, скорее всего, будет настаивать на немедленном телефонном разговоре. «Мне стало очевидным, — писал Гельфанд об этой беседе, — что либо заявление действительно весьма срочное (что маловероятно), либо завтра делать его будет может быть значительно труднее». По словам Гельфанда, Стрэнг жестами ему показал, что он не согласен с послом, настаивающим на немедленном разговоре, но он следует его инструкциям. Поэтому Гельфанд предоставил Стрэнгу телефон, а сам пошел в соседнюю комнату, чтобы позвонить Крестинскому и решить, что делать. В результате они решили, что отказаться от телефонного разговора с Овием будет «неудобно и невозможно». Гельфанд вернулся в свой кабинет, где Стрэнг зачитывал послу заявление НКИД об арестованных инженерах «Метро-Виккерс». Овий попросил его передать трубку Гельфанду.
«Начал Овий раздраженным и достаточно наглым тоном, который в процессе беседы и моих твердых ответов постепенно снижал. Он сообщил, что только что получил поручение своего правительства довести до нашего сведения следующее (здесь он соврал, что поручение получено уже после отъезда Стрэнга ко мне в Комиссариат, тогда как Стрэнг за две минуты до этого предупредил меня, что у Овия есть для нас специальное сообщение)».
Затем Гельфанд записал довольно длинное заявление посла, который с трудом сдерживался. Овий утверждал, что в Великобритании общественность негодует из-за арестов, и это может повлиять на торговые переговоры. Это было первой угрозой советскому правительству. Второй было то, что британское правительство остановит торговлю с СССР. По словам Овия, в Великобритании никто не верит обвинениям, выдвинутым против арестованных. Правительство Его Величества требует подробных объяснений.