Литвинов полагал, и что и первая, и вторая точка зрения слишком категорична и противоречива, хотя стороннему наблюдателю можно простить сомнения. В любом случае нарком посоветовал послу успокоиться. Двух арестованных уже предварительно освободили.
Остальным не помогут грубость и угрозы, и англо-советские отношения от этого не станут лучше. А как раз совсем наоборот. Советское правительство не испугается угроз. Совершенно точно. «Чем спокойнее английское правительство отнесется к делу, тем лучше для арестованных и для наших отношений». По менее важным вопросам Литвинов посоветовал Овию связываться с его подчиненными, чтобы быстрее получить ответ, так как он (нарком) не всегда доступен. Но какое-то ведомство НКИД непременно будет открыто. Литвинов писал, что в конце разговора Овий успокоился[186]. Если и так, но это длилось недолго.
Овий составил отчет о встрече для британского МИД. В основном там говорилось о том, что посол сказал Литвинову, и намного меньше о словах наркома. Комментарии Литвинова были сокращены до двух абзацев, и многое оттуда пропало. Он был представлен «раздражительным и в некоторых отношениях добродушным хамом». Наверно, это значило, что он не соответствовал стандартам британской элиты, и поэтому не надо было уделять много внимания тому, что он говорит. Овий также отметил, что встреча прошла «совершенно спокойно», хотя, по словам Литвинова, большую часть разговора посол был на взводе.
Кроме того, Овий сообщил, что, по его мнению, еврейские круги в Наркомате иностранных дел, где они преобладают, а также и в других местах достаточно разделяют буржуазно-интеллигентские настроения, чтобы понять, в каком опасном направлении сейчас двигается Сталин. Пока еще не до конца видно, что корабль будет затоплен, поэтому крысы не бегут в безопасное место. «Мне кажется, что те, кто искренне предан партии, положительно отнесутся к действиям Великобритании, которые не позволят Сталину потопить свой собственный корабль, поссорившись с нашей страной».
По словам Овия, Литвинова «заставляют играть в эту игру, [но] глубоко в душе он, как мне кажется, не одобряет приказы, которые ему отдают». Поэтому посол рекомендовал предпринять «самые решительные действия», чтобы Великобритания не потеряла «весь престиж» в СССР. Он считал, что стоит потребовать немедленно «освободить арестованных и попросить прощения». Раз Овий так прокомментировал происходящее и посоветовал подобные политические решения Лондону после встречи с Литвиновым, это значило только то, что он совершенно не понял, что сказал ему нарком[187].
Литвинов так и думал. Он предупредил Сталина, что события развиваются в неправильном направлении после того, как англичане подняли шум в парламенте и прессе, а английский посол начал ежедневно беседовать с зарубежными корреспондентами, «давая им одностороннее изложение переговоров с нами», хотя мы при этом «совершенно молчим». «Я опасаюсь, что Овий вводит в заблуждение не только корреспондентов, но и собственное правительство, искажая разговоры с нами и передавая из них лишь то, что он считает для себя выгодным, чтобы показать свою энергию и превосходство своей аргументации». Литвинов был прав. Он рекомендовал опубликовать краткое содержание его беседы с Овием и отправил черновик на согласование Сталину[188].
Учитывая телеграммы, которые посол посылал в Лондон, Литвинов был на правильном пути. Вечером в среду, 16 марта в квартире у Рубинина зазвонил телефон. Разумеется, Евгений Владимирович посмотрел на часы: было 11 вечера. Звонил Овий. Он хотел немедленно видеть Литвинова. «Теперь что стряслось?» — наверно, подумал Рубинин, почувствовав себя нянькой. «Могу я вам помочь?» — спросил он. Овий потребовал, чтобы он немедленно приехал в посольство, так как он сам никак не мог приехать в НКИД. Шофер заболел, а жена уехала ужинать, и он ждал, пока она вернется. Рубинин не хотел снова начинать эти игры, поэтому он извинился и сказал, что уже поздно, а завтра у него выходной. Ему нужно будет подготовить отчет и отправить его Литвинову и Крестинскому, а они его не прочтут, пока не вернутся на работу на следующий день. «После довольно продолжительной дискуссии на эту тему» Овий наконец объяснил, почему он так торопился встретиться с Литвиновым или на худой конец с Рубининым. Он слышал, что в московской прессе будет опубликовано официальное сообщение о его встрече с наркомом. Он боялся, что там напишут что-то, что может «плохо повлиять на развитие событий». С учетом «удивительной настойчивости» Овия Рубинин согласился более подробно изучить вопрос и дать ответ.
186
Встреча с британским послом Э. Овием, 16.III.33. Выдержка из дневника М. М. Литвинова // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 89. Д. 4. Л. 30–37.
187
Ovey to Vansittart, nos. 68-9, 17 March 1933, N1772 & N1778/1610/38, TNA FO 371 17265.
188
М. М. Литвинов — И. В. Сталину, № 39/Л, секретно, 17 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 26-8.