В советском зале суда разыгрался жестокий поединок с применением дипломатических дубинок, а за кулисами обрабатывали прессу. «Иностранцы, живущие здесь, рады, что наконец-то у кого-то хватило мужества сделать хоть что-то, чтобы нанести удар советскому правительству, и они надеются, что мы не дадим слабину, — писал Стрэнг Кольеру. — Мы сделали все возможное, чтобы иностранные корреспонденты шли по правильному пути, но некоторые из них сбились с дороги. [Артур Дж. — М. К.] Каммингс [ «Ньюс Кроникл». — М. К.] оказался не так уж и плох, как я опасался. «Рейтер» колебалось. Информационный отдел МИД Великобритании творил чудеса в работе с дипломатическими корреспондентами. Что же касается всего этого и двух Белых книг [в Лондоне. — М. К.], на этот раз мы дали советскому правительству попробовать их собственное пропагандистское лекарство»[237].
Суд завершился 17 апреля. Одного из шести инженеров оправдали, трех выслали из СССР, а двух приговорили к двум и трем годам заключения. По словам репортера Каммингса из «Ньюс Кроникл», приговор был мягким, и это удивило как тех, кто следил за судом, так и самих обвиняемых. На их лицах читалось облегчение. Стрэнг считал, что приговор был таким мягким благодаря давлению из Лондона. Иностранные наблюдатели думали так же. Однако британское правительство все равно ввело эмбарго на советский импорт, а советское правительство в ответ запретило торговлю с Великобританией.
Ликвидация последствий
Затем последовала весна 1933 года, в течение которой обе стороны пытались найти выход из кризиса. После суда Крестинского раздражали попытки Майского решить, что делать. «Ведь мы же не собираемся капитулировать перед англичанами, — писал он. И продолжал: — Если бы мы считали возможным уступить требованию англичан, то рациональнее было бы это сделать в самом начале, не доводя дела до суда. Если же не уступили нажиму, предали арестованных англичан суду и суд вынес приговор, то очевидно все это было сделано не для того, чтобы немедленно после суда вступать в переговоры с англичанами о смягчении участи осужденных за ту или иную компенсацию в области англо-советской торговли».
Крестинский считал, что решение суда должно быть приведено в исполнение. В конце концов, приговоры были «чрезвычайно мягкими». Если бы британскому правительству было интересно найти решение, то оно не стало бы вводить эмбарго. Он писал, что, судя по отчетам «Рейтер», оно будет введено, и советское правительство вскоре узнает, что это обозначает.
«Ничего не поделаешь, придется принять и выдержать борьбу. Если введение эмбарго станет фактом и будет известен размер его, тогда обсудим, какие контрмеры могли бы мы принять. То, что я пишу в этом письме, не является результатом какого-либо специального решения по поставленному Вами вопросу. Это есть мнение Максима Максимовича и мое, которое совпадает, по нашему убеждению, с точкой зрения всех руководящих товарищей»[238].
В подобном заявлении Крестинского нет ничего удивительного, учитывая, сколько раз он встречался со Сталиным в марте и апреле.
237
Extract from private letter from Mr. Strang to Mr. Collier. 24 April 1933. N3250G/1610/38, TNA FO 371 17270.
238
Н. Н. Крестинский — И. М. Майскому. 19 апреля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 197–198.