Предположения Литвинова о британской политике были по сути верными, но он умолчал о том, что сам ничуть не меньше хотел закончить конфликт. Вопрос заключался только в том, как начать процесс сближения. В результате британцы сделали первый шаг. 24 апреля Стрэнг предложил британскому правительству проявить инициативу и указать на то, что если британских граждан отпустят, то эмбарго будет снято. Стрэнг понимал, что это дело стало для обоих правительств «вопросом престижа», но надо как-то начинать процесс переговоров. Это можно было сделать, публично заявив в Лондоне, что эмбарго будет снято, как только заключенных отпустят[245]. 26 и 27 апреля Хейлшем и Саймон сделали заявления в парламенте по этому поводу, и на следующий день Стрэнг проинформировал об этом Рубинина. Рубинин ничего не ответил, но подтвердил, что два заключенных подали прошение о помиловании. Рассмотрение займет примерно два или три месяца, а может, больше[246].
НКИД раскрыл эту информацию некоторым зарубежным корреспондентам в Москве, и они отправили отчеты в свои газеты, но Литвинов написал Майскому, что он не знает, дошло ли это сообщение до британской прессы. Майский упорно считал, что Саймон затягивает разрешение конфликта, но нарком стоял на своем: министр сможет заявить о победе, только если заключенных незамедлительно освободят. Окажется, что они оба — и Майский, и Литвинов — были в чем-то правы, а в чем-то нет. Когда в начале мая Стрэнг рекомендовал принять дополнительные меры, МИД велел ему подождать и дать возможность советской стороне проявить инициативу. «Если мы будем настаивать… то только покажем свою тревогу и дадим возможность советскому правительству требовать большего. Я согласен, что мы должны избегать провокационных ответов в парламенте, но я полагаю, что мы должны показать, что мы умеем ждать»[247]. Таким образом, оставалась все та же проблема: кто сделает первый шаг? Советская сторона отпустит заключенных или британцы снимут блокаду? Очевидно, что это нужно было сделать одновременно, но прошло еще полтора месяца, прежде чем обе стороны пришли к такому решению[248].
Прозрение
Прозрение случилось в Лондоне во время Международной экономической конференции, которая началась в середине июня и длилась до конца июля. Литвинов убедил Сталина в необходимости отправить туда делегацию, несмотря на сомнения Политбюро. На конференции у советского правительства будет возможность представить план экономического развития и обязательно импорта в контексте плана борьбы с «международным кризисом». Не стоит ожидать от этого события конкретных результатов, но оно может заложить основу для дальнейших переговоров с другими странами или группами стран. Можно будет обсудить с ними советские предложения[249]. Литвинов в шутку сказал итальянскому послу, пытавшемуся получить от него информацию, что он бы хотел, чтобы конференция состоялась где угодно, только не в Лондоне. У посла сложилось впечатление, что Литвинов «работал над решением, но сталкивался с трудностями». Это было бы неудивительно, но еще один советский информатор в Москве, таинственный посредник Борис Сергеевич Штейгер, сообщил Стрэнгу, что «дела идут хорошо» и «Литвинов едет в Лондон с “четкими идеями по данной теме”»[250]. Таким образом, теперь переговоры будут проходить не в Москве между Стрэнгом и Рубининым, а в Лондоне между Литвиновым и британской стороной.
Обсуждение началось в Лондоне 15 июня. Вначале состоялась встреча между директором «Метро-Виккерс» сэром Феликсом Поулом и Литвиновым. Как писал нарком, Поул поинтересовался, что можно сделать, чтобы освободить его людей в Москве. Он быстро дошел до сути дела и предложил одновременно объявить об амнистии и снять эмбарго. Но Литвинов стоял на своем: статус двух британских инженеров был юридическим вопросом. Их могут освободить по амнистии, но она подразумевает между прочим «устранение созданной неблагоприятной атмосферы». То есть британское правительство должно сделать первый шаг и снять эмбарго. Британцы развязали «экономическую войну», и они же могут ее закончить. Советское правительство не предлагает за это встречную услугу. «Мы людьми не торгуем». Это была позиция Литвинова, озвученная им в Москве. Он писал Сталину, то есть позиция была жесткой.
245
Strang. No. 345. 24 April 1933; Collier’s minute. 27 April 1933. N3084/5/38, TNA FO 371 17239.
246
Дискуссия Е. В. Рубинина с У. Стрэнгом. 29 апреля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 255; Strang. No. 364. 30 April 1933. N3246/1610/38, TNA FO 371 17270.
247
Strang. No. 393. 11 May 1933; Simon to Strang. No. 113. 17 May 1933. N3565/5/38, TNA FO 371 17240.
248
М. М. Литвинов — И. М. Майскому. 19 мая 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 273–275.
249
М. М. Литвинов — И. М. Майскому. 14 апреля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 94. Д. 78. Л. 60–63.
250
Strang. No. 389. 8 Мау 1933. N3480/1610/38, TNA FO 371 17272; Strang. No. 417. 4 June 1933. DBFP, 1st serirs, VII, 556.