Николай Николаевич Крестинский. 1930-е годы. АВПРФ (Москва)
На фотографиях Николай Николаевич, как и остальные советские дипломаты, не похож на свирепого большевика со стальным взглядом. Некоторых непредсказуемых личностей отсеяли на ранней стадии. Крестинский едва заметно, но по-доброму улыбается. У него частично выпали волосы, но сохранились усы и бородка клинышком, и он носил круглые очки в золотой оправе. Он поддерживал хорошие отношения с представителями берлинских деловых кругов, что раздражало некоторых немецких дипломатов, но именно такой человек был нужен для поддержания советской торговой политики. Как говорил французский посол в Берлине, Крестинский знал, как избежать нежелательного внимания и не навлекать на себя неприятности. Что касается политики, во время борьбы за власть Крестинский поддержал Троцкого, но сделал это более аккуратно и незаметно, чем его коллеги. Молотов называл его троцкистом. Это правда, Сталин не очень нравился Крестинскому, а он не сильно нравился Сталину. В 1928 году Сталин резко отчитал Крестинского за то, что тот во время работы в Берлине не вполне точно следовал указаниям Политбюро. Письмо было написано так, что мороз по коже, и Крестинский отступил. Даже в 1928 году не стоило ссориться со Сталиным. В 1930 году Крестинский вернулся в Москву и стал замнаркомом НКИД. Некоторые полагают, что он хотел получить должность Литвинова, но из переписки НКИД это не следует. Возможно, Крестинский немного сильнее желал сохранить Рапалльский договор. Это было понятно, так как он потратил столько времени на улучшение советско-германских отношений. Но даже если так, это была лишь мелкая деталь, поскольку в итоге его позиция совпадала с позицией Литвинова.
Литвинов и Дирксен
В Москве продолжалось противостояние и прощупывание почвы между немецким послом и НКИД. Литвинов и Дирксен снова встретились в середине мая. «Фашизм сам по себе, как и всякая иная социально-политическая идеология буржуазных правительств, — писал нарком, — не является препятствием для установления и развития наилучших взаимоотношений». Однако в отличии от Италии нацистское правительство как будто нарочно из кожи вон лезло, чтобы испортить отношения с СССР. На ратификацию обновления Берлинского договора в Москве отреагировали хорошо, особенно «правительственные круги», но все еще сохранялись серьезные сомнения. «У нас есть люди, — писал он, — которые считают, что Гитлер скрывает свои истинные намерения по отношению к СССР и что у него есть план, как испортить советские отношения с Францией и Великобританией или другими правительствами». Литвинов был на редкость прямолинеен. «Мне кажется, — сказал он Дирксену, — что не осталось ни одного советского или полусоветского учреждения в Германии, которое не подверглось бы обыску или разгрому». Разговор шел по той же схеме, что и раньше. «Мы ничего большего не хотим, как продолжения тех же отношений с Германией, какие существовали у нас при [Вальтере] Раттенау, [Густаве] Штреземане и [Юлиусе] Курциусе [помимо других министров иностранных дел Германии. — М. К.]. Возможность этого зависит, однако, не от нас, а от германского правительства». Затем Литвинов саркастически добавил, что будет проще достигнуть любого улучшения отношений с Берлином за счет того, как развивается «наша политика сближения с Францией, Польшей и другими странами»[281]. Он также подтвердил это через две недели в разговоре с Нейратом[282]. СССР все еще хотел спасти рапалльскую политику и придерживался этой идеи в том числе и летом, пока Литвинов разбирался с делом «Метро-Виккерс».
Крестинский сформулировал советскую позицию для полпреда в Берлине Льва Михайловича Хинчука. Внешняя политика национал-социалистов была «ярко антисоветской», и после прихода к власти Гитлера «коричневорубашечники наносили нам один удар за другим». Если и было смягчение нацистской политики, то только потому, что Германия пыталась вырваться из дипломатической изоляции, вызванной беспомощной внешней политикой. «По мнению значительной части нашей общественности, — сказал Крестинский, — это есть лишь временная вынужденная тактика, а основной линией внешней политики нац[истского] пра[вительства] Германии по-прежнему остается стремление расширять свои владения на Восток за счет расчленения Сов[етского] Союза». Советская общественность видела подтверждение этих намерений в высказываниях нацистских чиновников, которых поддерживали белоэммигранты, оказывавшие заметное влияние на немецкую внешнюю политику. «При этом ни Литвинов, ни я, ни Штерн не солидаризуются с этими настроениями нашей общественности, но защищаем законность таких настроении…», — писал Крестинский.
281
Беседа с Г. Дирксеном 16.У1933. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 16 мая 1933 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 16. П. 71. Д. 1. Л. 195–191.
282
Беседа с К. Нейратом. Выдержка из дневника М. М. Литвинов. 29 мая 1933 г. // СССР — Германия, 1933–1941. С. 63–64.