На встрече с Беком Антонов-Овсеенко обвинил информационный отдел польского МИД в «прямой дезинформации» и даже в неприкрытой лжи, так как он отрицал в разговоре с варшавским корреспондентом ТАСС то, что между Германией и Польшей идут переговоры. Как говорил Антонов-Овсеенко, вряд ли такое поведение приведет к росту уверенности в Москве. Это, конечно, мягко говоря. Бек покраснел и отказался отвечать. Он попытался объяснить, что в политике Польша действует по принципу «спасайся, кто может». «Женевские учреждения развалились, так же провалилась Конференция по разоружению», — сказал Бек. Поэтому польское правительство пытается воспользоваться теми возможностями, которые возникают за пределами Женевы. Тем не менее Бек предложил «тесно контактировать» по вопросам разоружения и другим темам[300].
Антонов-Овсеенко предложил свое объяснение польской политике ведения переговоров с Германией. Оно сводилось к следующему: Польша может положиться только на себя в вопросе защиты национальных интересов. Объединенного антигерманского фронта не существует. Польша не может полагаться на Францию или Малую Антанту, и еще меньше — на Великобританию или Италию. Это ненадежные союзники в борьбе с Германией. Польша окружена государствами, готовыми ее продать, чтобы спастись от конфликта. На самом деле изоляция грозила полякам, а не немцам. По словам Антонова-Овсеенко, Польша могла бы ее избежать, укрепив отношения с СССР. А достичь этого можно было, прекратив рапалльскую политику. Польше, поскольку предотвратить войну с Германией было вряд ли возможно, пришлось снижать давление, чтобы выиграть время, а также обеспечить себе место среди других европейских держав. Видимо, Антонов-Овсеенко полагал, что Москва все еще рассматривает возможность в дальнейшем придерживаться рапалльской политики, хотя она на самом деле уже находилась на последнем издыхании. Он предупредил, что этот подход на руку немцам[301].
Корреспондент ТАСС в Варшаве написал, что поляки не собираются сбрасывать советские карты со счетов. Они укрепляют позицию Польши в Берлине. Всем раздали карты. Поляки начали игру, чтобы выиграть время, где-то три года. Бек не стремится к «прогерманской политике». Ему нужна пропольская политика, и он «очень осторожно маневрирует»[302]. Однако проблема была в том, что нацистская Германия — это не просто очередная великая держава. Польша полагала, что сможет оседлать тигра, но так же думали и остальные европейские страны. Как мы увидим, ошибались все, включая СССР.
В дело вмешивается Радек
Радек, вероятно, мнил себя специалистом по Польше, потому что он вмешался в обсуждение польско-советских отношений. Он знал, что лезет не в свое дело, когда писал Сталину, и признавал это. «Очень много зависит теперь, — писал Радек, — от расстановки людей. Тов[арищ] Антонов-Овсеенко смалодушничал и не сказал Вам, что мне говорил». Таким образом, Радек занял одну из сторон в конфликте, который, по его мнению, произошел между НКИД и Антоновым-Овсеенко из-за советской политики в отношении Польши. Полпред и Стомоняков «постоянно обмениваются полемическими письмами». Аппарат НКИД, сформировавшийся во время действия Рапалльского договора, занимал одну позицию, а Антонов-Овсеенко — противоположную. У Радека была неверная информация. Рапалльский договор умирал, а Стомоняков с осторожностью относился к сближению с Польшей, а вовсе не возражал против него. Радек полагал, что внутри НКИД распространяются ложные слухи. Так, например, начальник пресс-бюро, передавая информацию от Литвинова пресс-службе варшавского посольства, сказал, что, с его точки зрения, все разговоры о сближении с Польшей — это не что иное, как радековское рвение. Таким образом, Радек защищал свои собственные политические взгляды, а не взгляды советского посольства в Варшаве. Он видел, как разворачивается соперничество внутри НКИД, и это мешает сближению с Польшей. В корреспонденции НКИД все выглядит иначе, но откуда мы знаем, о чем она умалчивает? «Если будете считать полезным при разборе отношений с поляками меня вызвать, — написал Радек Салину, — то буду очень благодарен»[303].
Крестинский сохранял хладнокровие. НКИД не нужно ничего говорить ни Германии, ни Польше об их сближении, советовал он посольству в Берлине: «Как до свидания Гитлера с Липским, так и после этого мы сохраняли и сохраняем осторожность и сдержанность»[304]. Один неизвестный большевик в частном разговоре с французским военным атташе Эдмоном Мендрасом высказался более язвительно: «Когда поляки со мной любезничают… мне всегда становится интересно, какую еще грязную шутку они решили со мной сыграть»[305]. Но, конечно, поляки могли то же самое сказать про русских. Так обстояли между ними дела уже по меньшей мере несколько веков подряд.
300
Запись беседы В. А. Антонова-Овсеенко с министром иностранных дел Польши Ю. Беком, редактором и журналистом «Газеты польской» Б. Медзиньским и И. Матушевским. 20 и 23 ноября 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 667–673; В. А. Антонов-Овсеенко — Б. С. Стомонякову. 1 декабря 1933 г. // Там же. С. 697–699.
301
В. А. Антонов-Овсеенко — Б. С. Стомонякову. 27 ноября 1933 г. // СПО. Т. III. С. 176–180.
302
И. А. Ковальский — К. Радеку. 28 ноября 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 790. Л. 105, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL: https://www.prlib.ru/item/1296905 (дата обращения: 23.11.2023).
303
К. Радек — И. В. Сталину. 3 декабря 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 790. Л. 106–107, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL: https://www.prlib.ru/item/1296905 (дата обращения: 23.11.2023).
304
Н. Н. Крестинский — Б. Д. Виноградову. 27 ноября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 27. Л. 78–79.
305
Mendras, compte-rendu mensuel. No. 9. 27 Feb. 1934. Château de Vincennes, Service historique de l’armée de terre (далее — SHAT) 7N 3121.