В середине декабря Антонов-Овсеенко написал напрямую Сталину, не отправив копию письма в НКИД. «Как ни оценивать польско-германскую игру (моя оценка Вам известна), несомненно одно — нам необходимо противодействовать усилению германофильских тенденций в Польше. Сейчас Германия производит невиданный нажим на Польшу. Мы бы облегчили антисоветскую работу немцев и японцев, если бы не продолжали начатой линии сближения с Польшей». Никто в НКИД не говорил Антонову-Овсеенко, что сближение приостановлено, но его все равно мучили подозрения, и он решил напрямую надавить на Сталина. Он выдвинул ряд предложений, в частности, посоветовал дать польскому представительству в Москве статус посольства и «заставить» Литвинова во время следующей поездки за границу остановиться в Варшаве и встретиться с Беком. Сталин уделил особое внимание этой депеше и сказал, что ее необходимо прикрепить к его архиву[306].
В середине сентября Литвинов также встретился с Лукасевичем и попросил объяснить то, что Бек сказал Антонову-Овсеенко. Планируется ли превратить немецко-польскую «декларацию» в письменный пакт? Посол ответил отрицательно, но не убедил Литвинова. Тем не менее он сменил тему и заговорил о проекте совместного польско-советского заявления, посвященного миру и безопасности в Прибалтике и консультациям в случае возникновения угрозы независимости Прибалтийских стран. Это была идея Антонова-Овсеенко. Лукасевич воспринял ее без восторга, но Литвинов попросил передать черновик Беку[307]. О чем думал нарком? Пытался удержать поляков в игре или проверить их намерения? Лукасевич вернулся через несколько дней и передал ответ Бека. В целом он был согласен, но считал, что черновик нужно переписать и проконсультироваться с остальными. Литвинов предложил Беку приехать в Москву и пообщаться лично. Лукасевич, конечно, согласился, но спросил, какую дату удобно выбрать для встречи[308]. В тот же день Стомоняков сообщил о сложностях в работе с Лукасевичем, который вспомнил о старом споре, возникшем 10 лет назад[309]. Что затеяли поляки?
Бек раскрыл карты в разговоре с Антоновым-Овсеенко, как бы угадав шаг Литвинова. Он сам поднял вопрос, который не был задан напрямую. Нет ничего непоследовательного в переговорах с Германией и в сближении с СССР. Это взаимосвязанные вопросы. Он не торопился утвердить черновик Литвинова, но согласился приехать в Москву. Антонов-Овсеенко хотел обсудить дипломатический шаг поляков в Берлине. По словам полпреда, окружающая его секретность вызывает недоумение в Москве. Бек не реагировал напрямую на это наблюдение, но сказал, что в целом он считает возможным заключение пакта о ненападении с Германией. Он также добавил, что экономические переговоры идут не очень хорошо. «Но Польша завершила свой маневр в Берлине и добилась кое-чего другого: она сформулировала и защитила свою международную позицию… Польша не хочет, чтобы вопросы, касающиеся ее интересов, решались без нее». Конечно, это было честное объяснение польской политики. Вопрос заключался только в том, хватит ли у Польши сил, чтобы это осуществить. Бек также обсудил Францию и другие страны и спросил о переговорах Литвинова с США. Он отметил, что есть признаки сближения США с СССР. Полпред ответил, что Рузвельт и Литвинов также обсуждали создание «тройственного союза» из Польши, Франции и СССР. Бек на это ничего не ответил[310]. Все станет понятно в ближайшие недели.
Юзеф Бек
Юзеф Бек был не слишком популярен в дипломатических кругах. Он занимал высокий пост, но был чересчур молодым для него. Бек родился в 1894 году в Варшаве. Ему еще не исполнилось 40 лет, когда он стал министром иностранных дел. Отец Бека был юристом и польским националистом. Перед Первой мировой войной у него начались проблемы с царской полицией. В итоге семья переехала в Австро-Венгрию. В 1914 году, когда началась война, Бек только окончил университет. Он вступил в Польский легион Юзефа Пилсудского, сформированный венским правительством, чтобы сражаться с русскими. В конце войны Бек был офицером польской армии и служил военным атташе в Париже, где его все терпеть не могли. Возможно, это хорошо характеризует Бека, так как французы после войны вели себя высокомерно и относились к Польше как к зависимой стране, а поляков часто считали подмастерьями. Польская элита тоже отличалась высокомерием и мечтала снова превратить Польшу в великую державу, какой она была в Позднем Средневековье. На самом деле ни французы, ни поляки не были так сильны, как им казалось. Циник мог бы сказать, что они друг друга стоили. На фотографиях Бека мы видим сильного высокомерного мужчину с редеющими прилизанными черными волосами и носом, крупноватым для его лица. Он был женат, но изменял супруге. Как и многие его современники, Бек был настоящим мачо, предпочитавшим, как говорили, юных девушек. Однако ненавидели его и не доверяли ему не поэтому. Бек был коварен и двуличен, а кроме того, считал Польшу великой державой. О таком, как он, могли бы сказать: «Нет худшего слепца, чем тот, кто не желает видеть».
306
В. А. Антонов-Овсеенко — И. В. Сталину. 13 декабря 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. П. 11. Д. 359. Л. 19–20, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL: https://www.prlib.ru/item/1296905 (дата обращения: 23.11.2023).
307
Запись беседы М. М. Литвинова с польским послом Ю. Лукасевичем. 14 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 746–747.
308
Запись беседы М. М. Литвинова с польским послом Ю. Лукасевичем. 19 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 755–756.
309
Б. С. Стомоняков — В. А. Антонову-Овсеенко. 19 декабря 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 93. Д. 48. Л. 38–39.
310
Запись беседы В. А. Антонова-Овсеенко с Ю. Беком. 22 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 763–765.