Между Францией и Великобританией то и дело возникали политические распри. На самом деле их военное сотрудничество начало сходить на нет уже 11 ноября 1918 года — в день, когда окончилась Первая мировая война. У Германии и СССР оставалось пространство для маневра. У Германии дипломатические позиции были лучше. «Красная угроза» 1920-х годов и затянувшиеся революционные амбиции СССР мешали нормализации отношений с Западом. В январе 1924 года после преждевременной кончины советского лидера Владимира Ильича Ленина между Иосифом Виссарионовичем Сталиным и Львом Давидовичем Троцким разгорелась борьба за власть. Когда пытаешься описать отношения между этими двумя советскими лидерами, то в первую очередь на ум приходит слово «ненависть». Этот конфликт оказал влияние на внутреннюю и внешнюю политику СССР. В конце десятилетия внутрипартийная борьба была завершена. Сталин стал новым советским вождем с непререкаемым авторитетом. Троцкий оказался в изгнании. Сталин сумел унять вечный зуд большевиков по поводу мировой революции и запустил пятилетний план индустриализации и коллективизации сельскохозяйственных земель. Из-за сложностей, вызванных этими внутриполитическими мерами, появилась дополнительная мотивация поддерживать правильные отношения с Западом.
Георгий Васильевич Чичерин и Максим Максимович Литвинов.10 апреля 1922 года, Генуя. Фотограф Уолтер Гирке. Коллекция Гренджер, Нью-Йорк
В 1920-х годах внешней политикой СССР занимался нарком иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин и его первый заместитель — замнаркома Литвинов.
Это была странная парочка. Один происходил из русского аристократического рода, другой — из весьма эксцентричной еврейской семьи со средним достатком. Они часто не сходились во мнениях, отчасти из-за личного соперничества и ревности, а отчасти из-за разницы в темпераментах. Как считают историки, они придерживались противоположных взглядов на политику: Чичерин якобы выступал за Германию, а Литвинов за Великобританию. Это неправда: ни Чичерин, ни Литвинов не поддерживали ни одно западное правительство, они были просоветскими. Они хотели защитить национальные интересы СССР в том виде, в каком они их себе представляли. На северо-западе имелись в виду балтийские границы, на юге — границы с Центральной Азией. Их взгляды на серьезные вопросы — Рапалльский договор, улучшение отношений с Западом, проблемы Коминтерна — совпадали. Их личное соперничество влияло скорее на тактику, а не на стратегию. Если Чичерин говорил «белое», Литвинов тут же бросался доказывать, что «черное». И наоборот. Соперничество продолжалось до 1928 года. Потом Чичерин заболел и взял отпуск, но так и не вернулся к работе. Литвинов стал вначале исполняющим обязанности наркома, а потом и собственно главой НКИД.
СССР во внешней политике было непросто. НКИД приходилось противостоять не только враждебным западным правительствам, но и самой Москве, где часто жертвовали внешней политикой, так как Сталин, Троцкий и другие политические противники были заняты борьбой за власть. Эта борьба шла повсюду, но главным образом в Политбюро, которое фактически являлось советским правительством. В большинстве правительственных кабинетов министр иностранных дел занимает высокопоставленное положение. Что же касается Политбюро, то Чичерин даже не был его членом. Они с Литвиновым выступали в качестве приглашенных консультантов, когда обсуждалась внешняя политика. С другой стороны, был Коминтерн — в 1920-е годы заклятый враг не только Запада, но и… НКИД. Коминтерн в Советском Союзе, друг за другом, представляли лица, являвшиеся в какой-то момент соратниками Сталина: Григорий Евсеевич Зиновьев и Николай Иванович Бухарин. Эти два большевистских политика не просто выступали от лица Коминтерна, но и использовали его как основу для власти и влияния на Политбюро. Сталин, погруженный по внутрипартийную борьбу, временами давал им полную свободу. Члены Политбюро считали, что разбираются во внешней политике лучше, чем НКИД, к немалому раздражению Чичерина и Литвинова. Те жаловались, что Зиновьев и Бухарин слишком много болтают, мало думают и раздражают западные правительства без всякой на то причины. НКИД часто не по своей воле оказывался в положении управляющего в отеле, которому приходится улаживать споры между постояльцами. Иногда Литвинов проговаривался иностранным дипломатам и сообщал им, что он устал от Коминтерна. Сталин такого произнести, конечно, не мог.
До сих пор существует мнение, что в межвоенные годы советской внешней политикой занимался Коминтерн, и в ней главенствовали идеи мировой революции. Концепт «национального интереса» не очень активно использовался в Москве[6]. Но эти утверждения легко опровергаются при внимательном изучении советских архивов. После укрепления Сталиным своих позиций Коминтерн отошел на задний план. Он все еще существовал, по-прежнему пытался руководить зарубежными коммунистическими партиями и также раздражал Запад, но все же уже меньше, чем раньше. Если где-то вспыхивало сопротивление французскому или британскому колониализму, Министерства иностранных дел Франции и Великобритании обвиняли в этом Коминтерн. У Литвинова на этот счет был дежурный ответ, что сопротивление в колониях растет и без всякой помощи Коминтерна. В самом деле, неужели СССР стал бы оправдывать колониальные империи? Забегая вперед, скажем, что такой вопрос возник всерьез в октябре 1935 года, когда Италия вторглась в Абиссинию… Постепенно к Коминтерну стали привыкать даже капиталисты. Он был как камень в резиновом сапоге, который нельзя вытряхнуть, пока не выберешься из болота. Западные страны и открыто, и в кулуарах полагали, что СССР должен отказаться от социализма и перейти к капитализму, как все остальные страны. Но с чего бы Сталину и его коллегам принимать такое решение? А капиталисты сами были готовы отказаться от капитализма?
6
Например: Dimitrov and Stalin, 1934–1943. Letters from the Soviet Archives / eds. A. Dallin, F. I. Firsov. New Haven, CT: Yale University Press, 2000. P. 76;