Дела пошли быстрее, когда 30 января Гитлер стал канцлером. Пора было выкидывать тусклый светильник. «Приход к власти Гитлера, как иначе быть не могло, — считал советский временный поверенный Розенберг, — усилил здесь настроение сдержанной тревоги»[330]. Крестинский относился к этому скептически. По его мнению, «маневр временного характера», продиктованный событиями в Германии или еще где-то, облегчал наш ответ им. «Мы его делаем, — писал Крестинский, — так как советофильские выступления во Франции льют до известной степени воду и на нашу мельницу»[331].
Розенберг не знал, что думать. Сложилась «интересная ситуация»: французский Генеральный штаб хотел тесно сотрудничать с верховным командованием СССР. По мнению Розенберга, подобный расклад назревал несколько месяцев, но начальник Генштаба генерал Морис Гамелен был против. Розенберг был потрясен, так как велись разговоры о возрождении военного союза и даже о выдаче кредита. Он отмечал, что «более ярые сторонники сближения с нами» в Генштабе говорили и о том, и о другом. «Я Вам сигнализирую все это, так как эти настроения, повторяю, характеризуют политическую атмосферу Парижа, ими болеет Эррио». Франция была обеспокоена. Она ощущала свою изоляцию и искала выход. «Вреда от этого всего по-моему нет, поэтому мне сдается, можно выждать дальнейшей кристаллизации всех этих разговоров, не поощряя их прямо, но и не обливая ретивых французов ушатами рационалистической жидкости»[332].
Крестинский полагал, что это всего лишь «маневр», но Розенберг, опасавшийся упустить такую возможность, думал, что дело не только в этом.
«Вы склонны считать происшедшую перемену в здешних настроениях как большой маневр. Большой маневр — это тоже неплохо, если он находится в соответствии с теми маневрами, в которых мы сами нуждаемся в настоящее время. Я лично склонен, однако, считать, что мы имеем дело с известным поворотом во французской политике, поворотом, за основательность которого, конечно, трудно поручиться, но все-таки с поворотом. Об известном сдвиге в настроениях можно было говорить и до прихода к власти Гитлера, но последнее событие придало этим настроениям более определенную форму и направление».
В парижской ежедневной газете «Ле Журналь» вышла статья, в которой утверждалось, что «в воздухе витает франко-советский военный союз». Розенберг писал: «Маневр или поворот, — но несомненно большое давление за “сближение” с нами в последнее время исходит от Генштаба»[333].
Михаил Семенович Островский
Слова Розенберга подтвердил его коллега, живущий в Париже, — Михаил Семенович Островский, возглавлявший «Союзнефтеэкс-порт» во Франции (советский нефтяной синдикат). Островский будет играть важную роль в этой книге, особенно после того, как его назначат полпредом в Бухаресте в 1934 году. Он был франкофилом и свободно говорил по-французски. Он даже любил вставлять французские обороты в свои отчеты, которые он отправлял в Москву. Как и Розенберг, Островский хорошо ладил со своими французскими
коллегами, что помогало улучшать отношения между Францией и СССР. Учитывая его обязанности, он был тесно связан с Министерством обороны и «Компани франсез де петроль», а в особенности с полковником Жаном де Латром де Тассиньи и вице-президентом компании Робером Кейролем.
Французский министр авиации П. Кот. 1933 год
По словам Островского, де Латр («мой полковник», как он любил его называть) был серым кардиналом генерала Максима Вейгана, вице-президента Высшего военного совета. Эта должность считалась очень высокой в военной структуре. У Островского сложились близкие отношения с де Латром, так как он пытался укрепить франко-советские связи. С Кейролем он сблизился для этих же целей. В итоге смог, например, получить тайную информацию о ссоре, которую затеял новый министр авиации Пьер Кот, выступивший в Женеве с противоречивым докладом о европейской безопасности. Вейган в знак протеста подал в отставку, но председатель Совета министров Даладье отказался ее принять. Тогда Вейган пошел к президенту республики Альберу Лебрену, который попросил его забрать прошение и держать себя в руках. Подождите до лучших времен, сказал Лебрен, скоро они настанут. «Готовьтесь к великим событиям, но пока сохраняйте спокойствие и держите армию наготове». Де Латр полагал, что Вейган не справился и «собирается уйти», так как «устал от этих политиканов».
330
М. И. Розенберг — Н. Н. Крестинскому. 11 февраля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 30–32.
331
Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 19 февраля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 38–39.
332
М. И. Розенберг — М. М. Литвинову. 25 февраля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 40–41.