Будут ли сделаны шаги на пути к сближению с Францией?
Литвинов был недоволен тем, что сближение с Францией ограничилось заключением пакта о ненападении. Проблема была не во Франции, где постоянно появлялись сообщения в прессе от лица Эррио и других, а в СССР. Пресса вела себя сдержанно. «Мы теперь обдумываем некоторые конкретные манифестации сближения (о которых сообщим Вам позднее)», — писал Литвинов. К сожалению, в Палате депутатов «друзья» заговорили о довоенных долгах, что никак не могло помочь в текущей ситуации[340]. Политика начала меняться: и в Москве, и в Париже заскрипели шестеренки.
Тем не менее у советской политики постепенно появлялся стимул к изменениям. Во-первых, советско-германские отношения развивались в нежелательном направлении, а во-вторых, Франция стремилась к укреплению связей. Альфан приехал в Москву в июне 1933 года. Он изо всех сил стремился к сближению и немного разбирался во франко-советских отношениях. Альфан активно участвовал в переговорах в 1920-х годах, а 1932 году был управляющим делами кабинета[341] главы правительства и министра иностранных дел Эррио. Он был достаточно квалифицирован, чтобы наладить отношения с Москвой. Не все чиновники МИД выступали против их улучшения.
5 июля Альфан встретился со Стомоняковым. Литвинов все еще находился за границей. Альфан обсудил разные темы: Польшу, Румынию, загнивающую французскую прессу. Но на самом деле ему хотелось поговорить про дальнейшее усиление франко-советского сближения. СССР должен играть более серьезную роль в международной политике. Альфан вспомнил первое выступление Литвинова в Женеве и «ироническое отношение к нему в аудитории». Но теперь времена изменились, и делегаты в Лиге Наций стали к нему прислушиваться. Важность СССР возросла и будет расти дальше. «Нормализация отношений с Францией — только начало. Нужно стремиться к согласию (антант) между Францией, СССР и Англией». Альфан даже привел в пример «Сердечное согласие» (Антанту), подписанное до Первой мировой войны. Помните, пока шел только июль 1933 года. Альфан полагал, что для улучшения франко-советских отношений необходимо исправить англо-советские отношения. Это было правдой. Литвинов только что уладил кризис «Метро-Виккерс».
Стомоняков записал в дневнике: «Так как разговор велся в очень дружественных тонах, я должен был, в меру осторожности, соглашаться в отдельных местах с Альфаном, а потом заметил, что, учитывая значение мелочей, нужно в то же время не упускать из виду различия режимов в СССР и Франции, из-за которого иногда невозможно здесь по какому-нибудь вопросу принять положительное решение, которое во Франции является само собой разумеющимся. И, прежде всего, — прибавил я, — отдавая должное мелочам, не следует упускать из виду больших интересов, которые связывают наши страны».
Альфан попытался объяснить свою позицию: постарайтесь быть гибкими «в мелочах», которые важны для Франции, и это позволит легче двигаться на пути к «большим вопросам». Стомоняков уверил Альфана «в самом дружественном к нему отношении со стороны НКИД»[342].
Шестеренки скрипели, однако официально СССР стремился сохранить «старую политику» по отношению к Германии, и в то же время улучшить отношения с Францией и Польшей. На следующий день Литвинов встретился в Париже с Даладье и Поль-Бонкуром. Именно после этой встречи Антонов-Овсеенко высказал свои подозрения в том, что СССР дезинформируют. Литвинов искал эти «конкретные проявления сближения». Одним из вариантов было уговорить французское правительство подписать конвенцию наркома об определении агрессора. Другим было «джентльменское соглашение» об обмене секретной информацией в интересах обеих стран[343].
Во время переговоров Литвинов и Даладье также упомянули Польшу. Они обедали 8 июля: «За завтраком Даладье снова говорил о странной политике Польши и о своем недоверии к Беку. Получалось впечатление, что он заранее хочет отмежеваться от возможной известной ему польской авантюры. Не мешало бы пустить в печать сообщение какого-нибудь корреспондента ТАСС или “Правды” о польско-германских затеях. Было бы, однако, неправильно вести в наших газетах такую кампанию, чтобы в Германии создалось впечатление, что мы бесповоротно порвали с ней и окончательно переориентировались [курсив наш. — М. К.]»[344].
340
М. М. Литвинов — В. С. Довгалевскому. 17 мая 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 78–83.
342
Встреча с французским послом Ш. Альфаном. Выдержка из дневника Б. С. Стомонякова. 5 июля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 90. Л. 10–16, опубл.: ДВП. Т. XVI. С. 411–416.
344
М. М. Литвинов — в НКИД. 8 июля 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 213. Л. 23, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL: https:// www.prlib.ru/item/1296905 (дата обращения: 23.11.2023). Копии были отправлены И. В. Сталину, В. М. Молотову, К. Е. Ворошилову.