Второй вещью, понятой мною во время этой молитвы (ибо серия перемещений перед самим собой и рядом с собой, при которых я присутствовал и которые заняли гораздо меньше времени, чем я о них рассказываю, была импровизированной молитвой индейца, возникшей в результате упоминания имени Сигури), вещью, поразившей меня, было то, что индеец, враг своего тела, приносил в жертву Богу свое сознание, и управляла им в этом деле привычка употреблять Пейотль. Излучаемые им эмоции одна за другой появлялись на его лице, на котором, однако, было написано, что это, конечно не его эмоции. Он не был охвачен ими [3], не отождествился с нашим представлением о личном переживании — наши эмоции порождаются нами с молниеносной быстротой, как только появляется объект, на который они направлены. Мы либо принимаем, либо отвергаем, мысли, которые проносятся в наших головах. В день, когда наше «я» и наше сознание оформятся, в непрекращающемся движении порождения установится отчетливый ритм естественного выбора, требующего, чтобы на поверхность сознания всплывали только наши собственные мысли, а все остальные автоматически тонули. Нам нужно время, чтобы высечь свое лицо из своих ощущений, но мешает изначальное представление о мире — тотем неоспоримой грамматики, скандирующей термины один за другим. Когда спрашиваешь наше «я», оно реагирует всегда одинаково: как будто кто–то, кто знает, что именно он отвечает, а не другой. С индейцем было не так.
Европеец никогда не согласится с тем, что чувства, пронизавшие его тело, волнение, потрясшее его, странная мысль, посетившая и захватившая его своей красотой, ему не принадлежат, что чье–то тело уже перечувствовало и пережило все это, а если согласится, то сочтет себя безумным, и все бы испытывали искушение говорить о нем как о психически больном человеке. Индеец–тараумара, напротив, всегда знает, какие из его мыслей, чувств, поступков принадлежат ему самому, а какие — Другому. Разница между психически нездоровым человеком и тараумара состоит в том, что сознание последнего увеличилось в постоянной работе по внутреннему разделению и перераспределению, в работе, которой руководит укрепляющий волю Пейотль. Когда ему кажется, что он лучше знает, что он не тот, кто он есть, он утешается тем, что знает, кто он и что он намного лучше нас — тех, которые сами не знают, кто они и чего хотят. «В каждом человеке, — говорил он, — есть Божье отражение, в котором мы еще можем увидеть беспредельную силу — однажды она забросит нас в какую–то душу, а душу в тело. Пейотль ведет нас к Силе, потому что о ней нам напоминает Сигури.»
То, что я узнал от индейца, который уже очень давно не принимал Пейотля, но был одним из адептов его Ритуала (а Ритуал Сигури — вершина религии тараумара), внушило мне огромное желание увидеть поближе все Ритуалы и добиться участия в них. Именно в этом состояла трудность.
Дружелюбие, продемонстрированное молодым тараумара, который не побоялся начать молитву в нескольких шагах от меня, уже служило подтверждением тому, что некоторые двери открылись бы передо мной. Кроме того, как он сказал, от меня ждали помощи, а это значило, что мой допуск к Ритуалу Сигури частично зависел от действий, которые я предпринял бы, преодолевая чинимые метисским правительством Мексики препятствия на пути индейцев тараумара, готовящихся совершить Ритуал. «Метисского» — потому, что это правительство проиндейское, и те, кто поддерживают его, скорее краснокожие, чем белые. Но они неравномерно окрашены, их уполномоченные в горах почти все полукровки. Они считают верования старых мексиканцев опасными. Действительное правительство Мексики основало в горах школы для коренного населения, в которых индейских детей обучают по программе, представляющей точную копию программы французской начальной школы. У меня был пропуск от французского министра к министру просвещения Мексики, который поселил меня в здании школы для коренного населения. К тому же директор этой школы имел власть на всей территории тараумара, ему подчинялся кавалерийский эскадрон. Ещё не было сделано никаких распоряжений, а я уже знал, что рассматривался вопрос о запрещении ближайшего праздника Пейотля. Помимо Великого Национального праздника, в котором участвует весь народ тараумара и который имеет, как у нас Рождество, фиксированную дату, у индейцев существует несколько особых ритуалов — ритуалов Пейотля. Индейцы согласились показать один из них. Как есть у нас Пасха, Вознесение, Успение и Непорочное Зачатие, так и в религии тараумара существуют и другие праздники, но все они не имеют отношения к Пейотлю, а Великий Праздник Сигури, бывает, насколько я знаю, один раз в году. От него берут начало традиционные тысячелетние ритуалы. Есть и праздники Пейотля, но они бывают время от времени, никто не занимался определением их значения и силы влияния. Мне следовало бы говорить «были» вместо «есть», потому что правительство Мексики сделало невероятное для того, чтобы лишить тараумара Пейотля и помешать им предаваться его действию: оно послало солдат в горы уничтожить эту культуру. Приехав в горы, я нашёл тараумара в отчаянии на уничтоженном мексиканскими солдатами поле Пейотля.
У меня состоялся очень длинный разговор по этому поводу с директором местной школы, в которой я поселился. Наша беседа была оживленной, но изнурительной, иногда даже неприятной. Директор был метис, и он больше занимался своим членом, которым он пользовался, еженощно овладевая школьной учительницей, тоже метиской, чем культурой и религией,. Правительство в Мехико положило в основание своей Программы возвращение к культуре индейцев, но директор–метис явно испытывал отвращение к пролитию индейской крови. Он говорил: «СИГУРИ — это не растение, это мужчина, которого вы, взорвав поля пейотля, лишили конечности. И за это увечье все вокруг требуют расплаты. Она не заставит себя ждать». Проезжая по деревням тараумара, я чувствовал, как буря возмущения поднималась в людях племени при виде алого обрубка. Директор школы не знал этого и колебался относительно средств, которыми можно успокоить индейцев. Вот наш разговор:
- Единственным средством является завоевание их сердец. Они никогда не простят вам уничтожения полей, но покажите им противоположным действием, что вы не враги Богу. Вас здесь горстка людей, и если они решатся на восстание, вам придется объявить им настоящую войну, но даже ваши ружья не помогут вам её вести. У Жрецов Сигури к тому же есть убежища, куда вы никогда не сможете проникнуть.
Чем, как не гражданской войной, которую вы разожжете, обернется возвращение Мексики к индейской культуре? Если вы хотите, чтобы тараумара были на вашей стороне, нужно отныне и навсегда разрешить этот праздник, создать благоприятные условия для объединения племен, дав им почувствовать, что вы к ним расположены.
3
В этой фразе во французском оригинале отсутствует второе отрицание. Можно только задаться вопросом, не пропущено ли оно переписчиком, и что скорее хотел Арто написать «он не охвачен ими» или «он больше не охвачен ими».