Так как многие схватки непредсказуемы, у боксеров обычно есть суеверия, служащие для создания у них уверенности и чувства защищенности. Иногда менеджеры и тренеры используют эти суеверия для контроля над бойцом. Одни верят, что обязательно побеждают, съедая определенную пищу, потому что эта пища придает силу, другие надевают ту же форму, в которой выиграли свой первый бой (один из спортсменов, выходя на ринг, накидывал индейское одеяло); многие имеют талисманы или приписывают особую важность выходу на ринг после противника; некоторые считают, что если женщина наблюдает тренировку — это приносит несчастье. Один боксер, чтобы продемонстрировать, что он не суеверен, проходил под лестницей перед каждым боем, пока это само не стало магическим ритуалом. Соответственно этому, многие укрепляют свою религиозность и хранят Библию в своих шкафчиках (один боксер держал четки в своей перчатке; если он терял четки, то проводил утро перед боем в церкви). Хотя суеверные установки могут приходить из местной или этнической культуры, они усиливаются среди боксеров, будь то белые или черные, начинающие или чемпионы[135].
Игроки в азартные игры демонстрируют подобные же, если не более, религиозные суеверия[136].
Ясно, что любые реальные практические действия, направленные на избегание или снижение риска, — любое совладание — должно, вероятно, в качестве побочного эффекта иметь снижение тревоги и угрызений совести, короче, выполнять защитные функции. Человек, хладнокровно прибегающий к матрице теории игр, сталкиваясь с жизненно важными решениями, сводит болезненный риск к рассчитанному. Его сознание организовано так, что привносит душевный покой. Подобно опытному хирургу он может чувствовать, что делает все, что в человеческих силах, и, следовательно, может ожидать результата, не испытывая боли и чувства вины. Подобным образом, ясное признание различия между фазами игры — детерминацией, раскрытием и завершением — может помочь человеку справиться с тревогой, продуцируемой в ходе деятельности, выполняя тем самым защитные функции.
Не удивительно, что если причина снижения детерминирующей силы текущей ситуации не обнаруживается сама, ее можно пытаться найти, а если найти не удается, то можно вообразить. Так, например, мы находим, что локально детерминированные события могут интерпретироваться как следствия предшествующей детерминации. Версия этого «защитного детерминизма» обнаруживается в вере в судьбу, предопределенность, рок — представление о том, что основные исходы, касающиеся человека, уже предписаны и человек не в силах улучшить или ухудшить свои шансы. Иллюстрацией служит солдатский афоризм: «Я не подорвусь на мине, пока моя песенка не спета, так зачем беспокоиться»[137].
Точно так же как причинность можно искать вне ситуации, ее можно искать и в локальных силах, аналогичным образом служащих смягчению чувства ответственности человека. Своеобразным вариантом «козла отпущения» служит локализация причин события в том, что рассматривается как устойчивые и автономные черты личности индивида, и таким образом, судьбоносное событие превращается в то, что естественно ожидать. Став жертвой несчастного случая по неосторожности, человек может говорить: «Похоже на меня: все время со мной такое». Приближаясь к решающему экзамену, он может упростить картину, говоря себе, что экзамен будет справедливым, так как все зависит от того, насколько серьезно он до сих пор работал.
Вера в слепую судьбу может защитить индивида от угрызений совести из-за того, что можно и нужно было что-то сделать. Здесь мы видим противоположность защитному детерминизму — разновидность защитного индетерминизма с теми же последствиями. «Никто в этом не виноват, — говорит человек. — Просто не повезло»[138].
Очевидно, что традиционный анализ совладания и защиты может быть применен с учетом судьбоносности. Но при этом не учитывается известный факт адаптации к риску. Когда мы внимательно смотрим, как люди, чья ситуация постоянно судьбоносна (скажем, профессиональные игроки или солдаты на передовой), адаптируются к жизни, то обнаруживаем, что ясное ощущение последствий специфическим образом притупляется. Мир, представляющийся игроку азартной игрой, в конце концов лишь игра, из которой рискующий человек может научиться выбираться. Он приспосабливается к подъемам и спадам своего благополучия, не настаивая на своих прежних отношениях с миром и относясь через призму риска к тому, в обладании чем другие уверены. Это нормализует перспективу: когда условия полностью осознаны, жизнь может быть построена на их основе, и рассматривая их снизу вверх, человек начинает видеть подъемы, а не спады, как временные явления.
135
136
В современном обществе использование таких практик отличается ощутимой амбивалентностью и явно имеет тенденцию к снижению. Об изменениях у одной традиционно суеверной группы — профессиональных рыбаков — см.
137
См. обсуждение судьбы в статье
138
Пример приводится у Cohen, цит. раб., p. 147: «Возможность положиться на „удачу“ тоже может быть очень удобна в иных обстоятельствах. В 1962 г. британские университеты отвергли около 20 000 подавших заявки о поступлении. Многие из них примирили свою гордость с этим отказом, говоря, что предложение места в университете настолько же зависит от везения, насколько от достоинств абитуриента. Отказы описываются так: „Подача заявки на поступление подобна бросанию монетки в игровой автомат в уверенности, что когда-нибудь будет выигран главный приз“».