— Сэр… сэр… я считаю вас почтенным человеком и, как вы говорите, состоятельным… Да, мистер Инглвуд, — добавил он, кашлянув, — я в самом деле так думаю об этом джентльмене.
— А мне какое дело до этого джентльмена? — раздраженно ответил судья. — Один приводит за собой другого, точно рифмы в «Доме, который построил Джек»,[79] а мне не дают ни отдохнуть, ни побеседовать с друзьями!
— Скоро мы вам дадим и отдохнуть и побеседовать, сэр, — сказал Кэмпбел, — я пришел избавить вас от одного хлопотливого дела, а не утруждать вас новыми.
— Вот как! В таком случае вы здесь желанный гость, каким не часто бывает шотландец в Англии. Но к делу! Послушаем, что вы можете нам сообщить.
— Полагаю, что этот джентльмен, — продолжал шотландец, — говорил вам, что ехал в компании с человеком по имени Кэмпбел, когда имел несчастье потерять свой чемодан?
— Он ни разу не упомянул этого имени в своих показаниях, — сказал судья.
— Ага! Понимаю, понимаю, — подхватил мистер Кэмпбел. — Мистер Моррис по своей деликатности остерегся втягивать чужестранца в судебный процесс на английской земле; но я отбросил всякую осторожность, когда узнал, что мое свидетельство необходимо, чтобы оправдать этого честного джентльмена, Фрэнсиса Осбальдистона, на которого пало несправедливое подозрение. А потому, — добавил он жестко, остановив на Моррисе тот же решительный взгляд, — не будете ли вы любезны подтвердить судье Инглвуду, что мы действительно в нашем путешествии проехали вместе несколько миль по собственной вашей настойчивой просьбе, которую вы повторяли снова и снова в тот вечер, когда мы остановились в Норталлертоне, и что эту вашу просьбу я сперва отклонил, но позже, когда я вас нагнал на дороге близ Клоберри Аллерза, я сдался на ваши уговоры и, отказавшись от намеренья продолжать путь на Ротбери, согласился, на свое несчастье, сопутствовать вам по предложенному вами маршруту.
— Это прискорбная истина, — отозвался Моррис, не поднимая головы, которую держал склоненной в знак покорного подтверждения всех фактов, подсказываемых ему Кэмпбелом.
— Полагаю, вы можете также клятвенно подтвердить перед его милостью, что я наилучший свидетель по вашему делу, так как неотступно держался рядом с вами или близко от вас во время всего происшествия.
— Наилучший свидетель, несомненно, — сказал Моррис с глубоким и тяжелым вздохом.
— Если так, почему же, чёрт возьми, вы ему не помогли? — спросил судья. — Ведь разбойников, по словам мистера Морриса, было только двое. Вас было, значит, двое против двоих, и оба вы — крепкие молодцы.
— Сэр, позвольте мне заметить вашей милости, — сказал Кэмпбел, — что я всю свою жизнь отличался тихим, миролюбивым нравом, никогда не вмешивался в ссоры и драки. Вот мистер Моррис, который, как я полагаю, состоит или состоял в армии его величества, мог бы с полным для себя удовольствием оказать сопротивление грабителям, тем более, что ехал он, как я имею основания полагать, с крупными деньгами; а я — мне нечего было особенно защищать, и, как человек мирных занятий, я не хотел подвергаться риску в этом деле.
Я поглядел на Кэмпбела. Думается, никогда не доводилось мне видеть такого разительного несоответствия между словами и выражением лица, как у него, когда, с твердой, дерзкой суровостью в резких чертах, он заговорил о своем миролюбии. Легкая ироническая улыбка мелькала в углах его рта, помимо воли выражавшая как будто тайное презрение к человеку мирного нрава, за какого он счел уместным себя выдавать, и улыбка эта наводила меня на странную мысль, что он был причастен к ограблению Морриса отнюдь не как пострадавший вместе с ним попутчик и даже не как зритель.
Может быть, то же подозрение мелькнуло и у судьи, потому что у него вырвалось восклицание:
— Ну-ну! Странная, однако, история!
Шотландец, видно, разгадал его мысли, — он скинул маску лицемерного простодушия, под которой таилось нечто подозрительное, и заговорил более откровенным и непринужденным тоном:
— Сказать по правде, я принадлежу к тем разумным людям, которые непрочь и подраться, если есть за что; когда же на нас напали эти мерзавцы, драться мне было не из-за чего. Но чтоб ваша милость удостоверились, что я человек доброго имени и нрава, я попрошу вас взглянуть на это свидетельство.
Мистер Инглвуд взял у него из рук бумагу и прочитал вполголоса:
— «Настоящим удостоверяется, что предъявитель сего, Роберт Кэмпбел из… (из какого-то места, которого мне не выговорить, — вставил судья), человек хорошего происхождения и мирного поведения, отправляется в Англию по личным делам…» — и так далее, и так далее. «Дано сие за нашей собственноручной подписью в нашем замке Инвер… Инвера… papa…
79
Английская народная детская песня, переведенная на русский язык советским поэтом С. Я. Маршаком.