Он положил ей правую руку на затылок и прижал ее голову к своей шее.
— Да, — сказал он, — без Фа и Би нам нечего делать. Это ужасно. После восьми лет изысканий оказаться с пустыми руками и только ворошить воспоминания. Два бедных безработных на груде денег.
Он горько улыбнулся. «Кариби» плыла к дому, который они когда-то любили, эти четыре часа на море были всего лишь короткой передышкой, они возвращались к своей опустошенной жизни, без дельфинов, без лаборатории, без цели.
— Послушай, — сказал Севилла, — так можно сойти с ума, так нельзя продолжать. Мы уедем. Я подумал, что тебе будет приятно познакомиться с Испанией. Завтра я позвоню в агентство, мы сможем вылететь в конце недели.
Хуатвей Айлэнд
Флорида-Кис
Флорида
Мы вынуждены информировать Вас о том, что решением государственного департамента от 24 августа 1972 года Ваш паспорт, а также паспорт миссис Г. С. Севиллы аннулированы.
Посетитель. Если бы мне разрешили, я, конечно, давно пришел бы вас навестить.
Заключенный. Должен вам сказать, что я удивлен удобствами и тишиной, при которых происходит наша встреча. Это совершенно необычно.
Посетитель. Думаю, что наш разговор хотят записать.
Заключенный. Ваши дедуктивные способности, как мне кажется, ничуть не пострадали.
Посетитель. Дело не в дедукции, а в привычке. Вы хорошо выглядите.
Заключенный. Нельзя упрекнуть нас в том, что мы ведем беспорядочную жизнь.
Посетитель. Как настроение?
Заключенный. Худшее уже позади.
Посетитель. Были трудные моменты?
Заключенный. В первое время — да, и немало, с другими заключенными. Они не одобряли моих взглядов. Вы представить себе не можете, до какой степени консервативна преступная среда.
Посетитель. Что же происходило?
Заключенный. Они расценивали мой отказ служить во Вьетнаме как проявление трусости. Для них я был «Нервной Нелли»[43]. Мне пришлось драться.
Посетитель. А потом?
Заключенный. Каждый получил по восемь суток карцера. Я сказал, что начал первый. Мой противник тоже. Здесь, как вы знаете, у нас высокое представление о чести.
Посетитель. Я думаю, что после этого к вам стали относиться гораздо лучше.
Заключенный. Да. Меня считали уже не трусом, а просто психом. А к психам здесь относятся неплохо.
Посетитель. Поговорим о наших письмах. Я получил их от вас двадцать семь.
Заключенный. По моим подсчетам, я как раз столько и отправил. Следовательно, ни одно не затерялось.
Посетитель. И ни в одном цензура ничего не вымарала.
Заключенный. В ваших тоже.
Посетитель. Тем лучше. Мы живем в свободной стране.
Заключенный. Я имею полную возможность поздравлять себя с этим каждый день. Удалось ли вам узнать, почему аннулировали ваш паспорт?
Посетитель. Да. Хотя мои связи с политически подозрительными личностями подвергались критике, я не представляю собой угрозы государственной безопасности, я всегда был лояльным по отношению к своей стране. Однако в случае моего выезда за границу нет возможности обеспечить меня соответствующей охраной.
Заключенный. Браво! Таким образом, все было сделано в ваших интересах. Довели ли вы до сведения общественности этот отказ в выдаче выездной визы?
Посетитель. Нет. Голдстейн мне отсоветовал.
Заключенный. Может быть, он был не прав.
Посетитель. Не знаю. Голдстейн вел себя потрясающе. Он неистовствовал, как лев. Никто и ничто не заставляло его так лезть вон из кожи ради меня. Голдстейн думает, что публичное сообщение об аннулировании паспорта — это оружие, которое мы должны держать про запас.
Заключенный. Голдстейн не советовал вам отказаться от ваших связей с политически подозрительными личностями?
43
Выражение было впервые применено к лицам, отказывавшимся служить в армии, президентом Джонсоном.