Таким образом, государство старалось по возможности сближать понятия ordre и law, а подданные искали под сенью законов безопасности для себя и своей семьи; но интересовало ли их официальное представление о справедливости, внедряемое правительственными учреждениями? Очевидно, не всегда. Кроме того, средневековый мир был глубоко корпоративен, и мы не можем с уверенностью сказать, совпадало ли представление о справедливости у представителей разных социальных и культурных групп. Достоверных сведений такого рода мало, однако в чем-то, быть может, показательны пристрастия широкой читательской аудитории: известно, какой популярностью пользовались легенды о героическом прошлом Англии, в частности артуровские романы. Слушателей и читателей, несомненно, привлекали качества главного героя, которые, в свою очередь, признавались и за другими добрыми легендарными королями, поддерживавшими в государстве мир и проводившими в жизнь справедливые законы. Эту традицию описания во многом заложили Гальфрид Монмутский (в своей широко известной, написанной на латыни «Истории королей Британии»), Вас, автор «Романа о Бруте» («Roman de Brut»; 1155)[413], писавший на англо-норманнском диалекте, и Лайамон, чей роман «Брут» («Brut»; ок. 1190) стал первым англоязычным произведением, повествующим о британских правителях, в том числе о короле Артуре. Читатели Гальфрид а также знали, что и дед Артура, король Константин (Кустеннин), «восстанавливал справедливость, укрощал алчность грабителей, пресекал беззакония местных правителей и вообще делал всё возможное, чтобы повсюду воцарился мир» (Geoffrey of Monmuth 1842: 91). Вымышленность приключений самого Артура, очевидно, не мешала воспринимать основной посыл произведения: знаменитый король ратовал за справедливость, порядок и достойное поведение во всех делах (так, завоевав Францию, он обеспечил новым подданным мирную жизнь под сенью закона). У вышеупомянутых авторов Артур и прочие легендарные монархи представлены как безжалостные воины, способные сотнями истреблять врагов, однако в пределах своих королевств они — добрые государи, обеспечивающие безопасность и порядок для всех.
Но мифологизированный идеальный король требует не менее мифологизированного идеального подданного — того, кто готов благородно отдать за него жизнь, кто напрямую, минуя посредников-чиновников, обращается к нему со своими жалобами и делает ощутимый вклад в беспечальное существование гармоничного государства. В то же время его верность правителю не мешает сохранению собственной чести и стремлению к естественно-справедливому порядку вещей. Идеальный подданный не помышляет о том, чтобы изменить свое положение, и прекрасно отличает правду от лжи. Как раз это мы видим в балладах о Робин Гуде, где, даже несмотря на свой статус преступника, лесной стрелок выведен именно таким. Отвергая официальные предписания и установления, но при этом четко сознавая порядок и обычаи, он самостоятельно создает законы для того пространства, на которое распространяются его власть и ответственность. Так Робин Гуд эпохи ранних баллад и «Деяний» хранит свой лес и поэтому с уверенностью раздает распоряжения соратникам касательно того, кого им надлежит «вязать и бить», а кому помогать.
РОБИН-ГУДОВСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Баллады и песни о Робин Гуде были известны широкой публике как минимум с XIV века, при этом их исполнение представляло одно из самых распространенных развлечений. Возможно, поэтому в аллегорической поэме «Троил и Крессида» («Troilus and Criseyde», 1380) Джеффри Чосер обмолвился о некоем весельчаке-Робине, не сомневаясь, что читатели прекрасно поймут, о ком идет речь:
413
В этом произведении Вас повествует о подвигах Брута, потомка древнегреческого героя Энея, который после многочисленных побед над греками и франками прибывает в Альбион и там основывает Лондон; поэт также излагает историю потомков главного героя — английских королей, повествуя об их деяниях и подвигах.