Выбрать главу
Ко мне приди ты под окно, Когда настанет ночь. Чтоб не расшиблась оземь я, Ты должен мне помочь».
Явился Вилли в должный час — Его ждала она И, вся залитая луной, Стояла у окна.
А после спрыгнула к нему, Без страха, не дрожа, И Вилли прочь понес ее, В объятиях держа.
Они ушли в зеленый лес, И там, в тиши ночной, Она сынишку родила, Укрытая листвой.
И ночь прошла, и день пришел, Заря была ясна, И пробудился наконец Граф Ричард ото сна.
Своих он кликнул молодцов, Прислугу и пажей. «Вы позовите дочь мою, Пускай придет скорей.
Она мне снилась в эту ночь, У ней был страшный вид: Мне снилось, будто дочь моя В воде морской лежит[220].
О, если умерла она Иль кто ее увез, Клянусь Христом, что всякий здесь Умрет, как подлый пес!»
Искали деву там и тут, И рядом, и вдали, И вот, с ребенком у груди, В лесу ее нашли.
Граф ласково младенца взял И начал целовать. «Отца повесить я бы рад, Но дорога мне мать».
Дитя лаская, молвил он: «Тебя я признаю; Пусть “Робин Гуд” тебя зовут. Цари в лесном краю!»
Поют иные о лугах И о полях поют, Но кто споет, где родился Отважный Робин Гуд?
Не в замке, меж высоких стен, На свет явился он — В лесу, где лилии цветут, Был Робин Гуд рожден.

РОБИН ГУД И ДОЧЬ СКОРНЯКА[221]

В лесу девицу как-то раз Узрел лихой стрелок, Та от него бежать тотчас Хотела со всех ног.
«Нет-нет, красотка, не спеши, Не бойся, милый друг, Я человек большой души, Добрее всех вокруг. —
Вмиг Робин скинул капюшон И поклонился ей. — Я буду счастлив, — молвил он, — Коль станешь ты моей. —
Изящный стан ее обвил Рукою сей же миг, Лицо к устам ее склонил И нежно к ним приник. —
Кто твой отец, любовь моя? Скорее мне открой». — «Ах! дочка Джона Гоббса я, Скорняк — родитель мой». —
«С тобой мы заключим союз — Мой свет, согласна ль ты?» — «Согласна, если ты не трус И помыслы чисты». —
«Кого бояться мне, ответь, Столь горячо любя?» — «Моих двух братьев, что терпеть Не захотят тебя». —
«Их испытаю я в бою, Не устрашусь, ей-ей. Пролить готов я кровь свою, Чтоб ты была моей!» —
«Они горды, они сильны». Но молвил Робин Гуд: «Я проучу их, коль они Бранить тебя начнут.
Мне и лесным моим стрелкам Законы не страшны, И сбор дорожный платят нам Кожевника сыны!
Хоть нет овец в тени лесной[222], Оленьи есть стада. Вы голодаете порой, А я же сыт всегда!»
Договорил он до конца, Вдруг видит: через лес Им два отважных удальца Спешат наперерез.
Они, с мечами на боку, Летят, гоня коней, А Робин Гуд уж начеку С возлюбленной своей.
«Ах, это братья! Ну же, прочь, Спасайся, Робин Гуд! О, видеть будет мне невмочь, Как кровь твою прольют!» —
«Домой, неверная сестра, Ступай-ка сей же час. Зачем ты в лес густой с утра Ушла, покинув нас?»
Шагнул назад лихой стрелок, Уперся в ствол спиной. «Я буду драться, видит Бог, — Останься же со мной!»
Он, деву заслонив, стоял; И, подбежав вдвоем, Велели братья: «Прочь, нахал, Иль мы тебя убьем!»
А та вскричала: «Я домой Хоть сей же миг пойду, Чтоб этот лучник молодой Не угодил в беду». —
«Не умоляй, девица, их, Я свой обет сдержу: Жестоких родичей твоих Примерно накажу.
За дуб ты схоронись скорей И мне не прекословь. Проворный меч в руке моей Им живо пустит кровь».
О ствол оперся наш стрелок, Чтоб с места не сойти, И брату одному рассек Он мясо до кости.
Сражались храбро скорняки, Но был и Робин лих: Мечом он дрался мастерски И потчевал двоих,
Но ранен был; и кровь текла С лица его ручьем. «Ему вы не чините зла, Молю, домой пойдем!» —
«Постой, красавица, постой, — Вскричал лесной стрелок. — Один удар я снес — с лихвой Отвечу, видит Бог».
Вложил в размах остаток сил Он, ловок и удал, И череп старшему пробил — И недруг мертвым пал.
вернуться

220

Мне снилось, будто дочь моя | В воде морской лежит. — Этот трагический символ смерти далее не находит себе подтверждения. Однако в другом варианте произведения (источник его неизвестен), опубликованном в 1828 г. в сборнике шотландского фольклориста Питера Бьюкена (Peter Buchan; 1790—1854) «Старинные баллады и песни Северной Шотландии» (см.: Buchan 1828: 1—6), дочь графа Ричарда умирает, и отец находит ее мертвой в лесу, рядом с живым ребенком.

вернуться

221

Первым данную балладу включил в коллекцию Дж. Кольер, утверждавший, что списал ее, как и некоторые другие произведения, с дешевых популярных изданий середины XVII века, которые впоследствии затерялись. Впрочем, поскольку Кольер небезосновательно обвинялся в литературных фальсификациях (см. преамбулу к примечаниям к балладе «Робин Гуд и коробейники»), можно допустить, что это сочинение всё же принадлежит его собственному перу.

История о дочери скорняка также вошла в сборники Дж. Гатча (см.: Glitch 1847/II: 345) и Фр.-Дж. Чайлда (см.: Child 1882—1898/III: 109—111), который включил ее в свое собрание под номером 8С, как версию баллады «Эрлинтон» («Erlinton»): герой последней, увозя возлюбленную в лес, убивает всех преследователей — кроме одного, которого с вестями отпускает домой (см.: Ibid-Д: 106-111).

вернуться

222

Хоть нет овец в тени лесной... — С развитием суконной промышленности в XV—XVI вв. и ростом цен на шерсть особое значение в Англии приобрело овцеводство, которое оказалось доходнее и проще, чем земледелие. Очевидно, слова «нет овец» служат красноречивой характеристикой бедного молодого человека, который вряд ли может быть сочтен подходящим женихом.