Ко мне приди ты под окно,
Когда настанет ночь.
Чтоб не расшиблась оземь я,
Ты должен мне помочь».
Явился Вилли в должный час —
Его ждала она
И, вся залитая луной,
Стояла у окна.
А после спрыгнула к нему,
Без страха, не дрожа,
И Вилли прочь понес ее,
В объятиях держа.
Они ушли в зеленый лес,
И там, в тиши ночной,
Она сынишку родила,
Укрытая листвой.
И ночь прошла, и день пришел,
Заря была ясна,
И пробудился наконец
Граф Ричард ото сна.
Своих он кликнул молодцов,
Прислугу и пажей.
«Вы позовите дочь мою,
Пускай придет скорей.
Она мне снилась в эту ночь,
У ней был страшный вид:
Мне снилось, будто дочь моя
В воде морской лежит[220].
О, если умерла она
Иль кто ее увез,
Клянусь Христом, что всякий здесь
Умрет, как подлый пес!»
Искали деву там и тут,
И рядом, и вдали,
И вот, с ребенком у груди,
В лесу ее нашли.
Граф ласково младенца взял
И начал целовать.
«Отца повесить я бы рад,
Но дорога мне мать».
Дитя лаская, молвил он:
«Тебя я признаю;
Пусть “Робин Гуд” тебя зовут.
Цари в лесном краю!»
Поют иные о лугах
И о полях поют,
Но кто споет, где родился
Отважный Робин Гуд?
Не в замке, меж высоких стен,
На свет явился он —
В лесу, где лилии цветут,
Был Робин Гуд рожден.
В лесу девицу как-то раз
Узрел лихой стрелок,
Та от него бежать тотчас
Хотела со всех ног.
«Нет-нет, красотка, не спеши,
Не бойся, милый друг,
Я человек большой души,
Добрее всех вокруг. —
Вмиг Робин скинул капюшон
И поклонился ей. —
Я буду счастлив, — молвил он, —
Коль станешь ты моей. —
Изящный стан ее обвил
Рукою сей же миг,
Лицо к устам ее склонил
И нежно к ним приник. —
Кто твой отец, любовь моя?
Скорее мне открой». —
«Ах! дочка Джона Гоббса я,
Скорняк — родитель мой». —
«С тобой мы заключим союз —
Мой свет, согласна ль ты?» —
«Согласна, если ты не трус
И помыслы чисты». —
«Кого бояться мне, ответь,
Столь горячо любя?» —
«Моих двух братьев, что терпеть
Не захотят тебя». —
«Их испытаю я в бою,
Не устрашусь, ей-ей.
Пролить готов я кровь свою,
Чтоб ты была моей!» —
«Они горды, они сильны».
Но молвил Робин Гуд:
«Я проучу их, коль они
Бранить тебя начнут.
Мне и лесным моим стрелкам
Законы не страшны,
И сбор дорожный платят нам
Кожевника сыны!
Хоть нет овец в тени лесной[222],
Оленьи есть стада.
Вы голодаете порой,
А я же сыт всегда!»
Договорил он до конца,
Вдруг видит: через лес
Им два отважных удальца
Спешат наперерез.
Они, с мечами на боку,
Летят, гоня коней,
А Робин Гуд уж начеку
С возлюбленной своей.
«Ах, это братья! Ну же, прочь,
Спасайся, Робин Гуд!
О, видеть будет мне невмочь,
Как кровь твою прольют!» —
«Домой, неверная сестра,
Ступай-ка сей же час.
Зачем ты в лес густой с утра
Ушла, покинув нас?»
Шагнул назад лихой стрелок,
Уперся в ствол спиной.
«Я буду драться, видит Бог, —
Останься же со мной!»
Он, деву заслонив, стоял;
И, подбежав вдвоем,
Велели братья: «Прочь, нахал,
Иль мы тебя убьем!»
А та вскричала: «Я домой
Хоть сей же миг пойду,
Чтоб этот лучник молодой
Не угодил в беду». —
«Не умоляй, девица, их,
Я свой обет сдержу:
Жестоких родичей твоих
Примерно накажу.
За дуб ты схоронись скорей
И мне не прекословь.
Проворный меч в руке моей
Им живо пустит кровь».
О ствол оперся наш стрелок,
Чтоб с места не сойти,
И брату одному рассек
Он мясо до кости.
Сражались храбро скорняки,
Но был и Робин лих:
Мечом он дрался мастерски
И потчевал двоих,
Но ранен был; и кровь текла
С лица его ручьем.
«Ему вы не чините зла,
Молю, домой пойдем!» —
«Постой, красавица, постой, —
Вскричал лесной стрелок. —
Один удар я снес — с лихвой
Отвечу, видит Бог».
Вложил в размах остаток сил
Он, ловок и удал,
И череп старшему пробил —
И недруг мертвым пал.
вернуться
Мне снилось, будто дочь моя | В воде морской лежит. — Этот трагический символ смерти далее не находит себе подтверждения. Однако в другом варианте произведения (источник его неизвестен), опубликованном в 1828 г. в сборнике шотландского фольклориста Питера Бьюкена (Peter Buchan; 1790—1854) «Старинные баллады и песни Северной Шотландии» (см.: Buchan 1828: 1—6), дочь графа Ричарда умирает, и отец находит ее мертвой в лесу, рядом с живым ребенком.
вернуться
Первым данную балладу включил в коллекцию Дж. Кольер, утверждавший, что списал ее, как и некоторые другие произведения, с дешевых популярных изданий середины XVII века, которые впоследствии затерялись. Впрочем, поскольку Кольер небезосновательно обвинялся в литературных фальсификациях (см. преамбулу к примечаниям к балладе «Робин Гуд и коробейники»), можно допустить, что это сочинение всё же принадлежит его собственному перу.
История о дочери скорняка также вошла в сборники Дж. Гатча (см.: Glitch 1847/II: 345) и Фр.-Дж. Чайлда (см.: Child 1882—1898/III: 109—111), который включил ее в свое собрание под номером 8С, как версию баллады «Эрлинтон» («Erlinton»): герой последней, увозя возлюбленную в лес, убивает всех преследователей — кроме одного, которого с вестями отпускает домой (см.: Ibid-Д: 106-111).
вернуться
Хоть нет овец в тени лесной... — С развитием суконной промышленности в XV—XVI вв. и ростом цен на шерсть особое значение в Англии приобрело овцеводство, которое оказалось доходнее и проще, чем земледелие. Очевидно, слова «нет овец» служат красноречивой характеристикой бедного молодого человека, который вряд ли может быть сочтен подходящим женихом.