Зикавейское кладбище находилось в западной части города, в районе, где жило очень мало европейцев, куда они редко ездили и где вместо вывесок торговцы вешали маленькие зеркала в раскрашенных рамах над дверью, чтобы не впускать злых духов. Узкие улочки шли вдоль каналов, на которых толклись джонки[9] и сампанки, на них жили китайские рыбаки с большими семьями. Грязные рваные паруса джонок в неподвижном воздухе казались стаей серых хищных птиц, ожидающих жертв. На берегу, под тенью пыльных ив, старухи и голые ребятишки прятались от неистового зноя. Гнетущий запах стоячей воды, дешевого кухонного масла и пота, как по заговору с жарой, усиливался безветрием в этой части города.
Мой рикша остановился перед серым зданием, головой показывая на железные ворота в знак того, что мы достигли назначенного адреса. Мальчик лет десяти один сидел на ступеньках дома. Лицо его было закрыто книгой, которую он читал, но я сразу увидел, что он не был китайцем. Мальчик поднял голову. Его темные глаза, оставив мое лицо, медленно опустились к моим начищенным ботинкам, затем, осмотрев мой белый костюм и записную книжку в руках, вернулись к моему лицу.
— Это Зикавейское кладбище? — спросил я мальчика, он только кивнул головой.
— Кто тут смотритель?
— Мой дедушка, — сказал он. — Вы хотите кого-нибудь похоронить?
— Нет, — ответил я. — Во всяком случае, не тут. Твой дедушка дома?
— Он сажает траву.
— Я хотел бы его видеть. Он говорит по-английски так же хорошо, как ты?
— Да, он также говорит по-французски. Он говорит по-французски так же хорошо, как и по-русски.
— Ты русский?
— Да, а вы француз?
— Нет, американец.
Я не обладаю французской живостью или шармом, но, наверное, для ребенка, живущего во Французской концессии, все европейцы казались французами.
— Америка очень большая страна, — сказал он.
— Нет, не такая большая, как Китай.
Он удивился, но только на минуту, очевидно, Китай для него означал Зикавейское кладбище, и сказал:
— Это не такая большая страна, как Россия.
Я не знал, сравнивал ли он Китай или Соединенные Штаты с Советским Союзом, поэтому я сказал:
— Советский Союз действительно очень большой.
— Это неправильно. Я говорю, это неправильно называть ее Советским Союзом. Это Россия.
— Ну, хорошо, пойдем, найдем твоего дедушку.
Он спрыгнул со ступеней, и я пошел за ним в дом.
— Пожалуйста, подождите здесь, — сказал он, когда мы вошли в большую комнату, которая, очевидно, служила и гостиной, и кухней, и столовой. Мальчик побежал вверх по лестнице, крича: «Мама». Я посмотрел на два портрета на стене и почувствовал, как что-то зашевелилось в моей памяти. Лицо мужчины в парадной форме было мне знакомо. На другом портрете был изображен тот же мужчина с семьей — царственная женщина и пятеро детей — в нарочито непринужденной позе.
При звуке шагов я повернулся и увидел женщину с очень бледным лицом, спускающуюся по лестнице. У нее были такие же темные глаза, как у мальчика, и ее некрашеные губы выглядели бескровными.
— Вы хотите видеть генерала?
— Я хочу видеть заведующего этим кладбищем.
Она позвала мальчика:
— Александр, — и сказала ему что-то по-русски. — Он попросит отца прийти.
Она говорила по-английски с акцентом и не предложила мне сесть. Я осмотрел комнату, которая была выкрашена в серый цвет, как и дом снаружи, и, кроме горшка с олеандрами, в ней ничто не радовало. Потертая мебель, небрежно расставленная по комнате, говорила о том, что жители этого дома намеревались оставаться тут временно и не заботились о комфорте. Я опять посмотрел на портреты, и в моей голове воспоминания замелькали, как страницы старого календаря.
— Эти люди мне кажутся знакомыми, — сказал я женщине довольно громко, желая привлечь ее внимание. Ее молчаливость начала меня раздражать, особенно потому, что, казалось, она забыла о моем присутствии. Она посмотрела на меня с удивлением. Я ждал, через некоторое время она подняла голову и взглянула на портрет, как будто молясь, и сказала:
— Это наш царь и его семья. Они были убиты во время революции.
Я старался сказать что-нибудь подходящее, но она снова подошла к окну и стала смотреть в него, совершенно забыв обо мне. Ее дешевое ситцевое платье подчеркивало ее худобу. Тяжелые косы узлом на затылке делали ее похожей на девочку.