Нет, это у меня не слезы.
§
— Ну что ж, — заметил Джейк. — Завтра — большой день.
— Ты расстроился, что организаторы выпихнули «Боснию» из программы? — Бэби попыталась придвинуться ближе к Джейку по софе, но чертовы подушки разъехались, и она оказалась еще дальше.
— Не–а, — соврал Джейк. — Я знаю, ты старалась. Да и все равно, наверное, оно и к лучшему. Нам вообще–то никогда не хотелось в мэйнстрим. Потеряем доверие публики. Не могу даже вообразить «Боснию» на стадионах. Не хотелось бы заканчивать, как «серебряный стул».
Бэби поразмыслила, чем закончил «серебряный стул»:
— Ты хочешь сказать, — хихикнула она, — богатыми и знаменитыми?
Джейк поежился:
— Богатство и слава меня не привлекают. — Он посмотрел на Бэби, неожиданно въехав в то, что сам сказал. — Не то чтобы я тебя критиковал или как–то. Я знаю, ты не из–за денег. Мне кажется, это здорово — то, что с «Девчонками» произошло. Просто дело в том, что меня такое не вставляет. Лично меня.
— Знаешь, оно и меня не вставляет. Мне просто нравится музыку играть. Но, Джейк, скажи мне. Что же тебя вставляет? Понимаешь, мы с тобой знакомы все это время, и я до сих пор не разобралась.
— Ой, да что угодно. — Он поизучал потолок. В углу расплылось таинственное бурое пятно, с которого сталактитами в сумраке свисала целая плантация каких–то грибов. Джейку вдруг стало интересно, не съедобные ли они. — Может, истинная любовь?
Антенны Бэби навострились. Она попыталась прочесть Джейка, но тот оказался проворнее. Он уже прыгнул в Бэтмобиль и выпустил отражательные экраны. Он был сам себе машиной для эмоционального побега — вместе со взглядонепроницаемыми окнами. Пулестойкий, бомбозащитный, совершенно неприступный. Когда Бэби решила сдаться, антенны ее дрожали от напряжения.
— Джейк?
— А?
— Мне уже, наверно, недолго здесь тусоваться.
Сердце Джейка подпрыгнуло к кадыку, затем ухнуло в желудок, скользнуло вниз по ноге и выпало из дырки в пятке носка.
— Ты это в смысле? — сглотнул он. — В Штаты собираетесь, что ли? Австралия — слишком мелкая лужа и все такое?
— Нет, — слабо хохотнула Бэби. — Дело вовсе не в этом. Чего ради? Я имела в виду эту планету.
— Но… — Джейк постоянно забывал, что она пришелица. Казалось, что Бэби всегда была в его жизни. Он не мог себе представить, что она уезжает из Сиднея, не говоря уже обо всей Земле. Там снаружи разве что–то есть, кроме космоса, звезд и прочей срани?
— Это как бы трудно объяснить. Но у меня есть двоюродный братец Зигго, и еще есть такая группа вождей, Кохорта называется, и еще парень по имени капитан Кверк — так вот, он вроде бы двинул за нами в погоню, и… — Она осознала, что Джейк совершенно не врубается в то, что она говорит. — Ты меня любишь?
Ты меня любишь?
Иисусе Христе! Что же, к чертям преисподним, Джейку теперь делать? Скажи она «Я тебя люблю», Джейка бы, конечно, потрясло, но он бы справился. Когда девчонка говорит «Я тебя люблю», у парня есть сколько–то вариантов ответа, и все они в равной мере применимы, любишь ты ее в ответ или нет. Можно сменить тему, можно невнятно побормотать, можно ответить «Я знаю» или «Спасибо» — или что–нибудь столь же сердцеразрывательное, — или же, наконец, сказать «Я тебя тоже люблю». Либо скользнуть языком ей в рот.
Взгляд Джейка кроликом заметался по комнате, ища, куда бы укромно забуриться. Сгорбившись над кофейным столиком, Джейк с величайшей сосредоточенностью послюнил кончик пальца, прижал его к какой–то фиговине на поверхности и поднес ее к носу. Понюхал и положил обратно. Потянулся к пульту от вертушки компакт–дисков.
— Ты слышала новый макси–сингл «Дамбостроителей»[149]? — поинтересовался он, направив пульт на вертушку и нажимая кнопки.
— Джейк, я задала тебе вопрос. — Голос Бэби был тих и подрагивал. Будто в конце веранды позвякивали ветряные колокольчики.
Джейк настойчивее посуетился с пультиком. Нахмурился.
— Заело, — сказал он.
— Я знаю, — ответил Бэби с некоторым нетерпением. — Ты не забыл? Электричество идет по пизде, когда мне этого хочется.
Ты меня любишь?
Молчание. Джейк пытался придумать, что сказать. Ну почему же, к чертовой матери, он не может просто ответить «да»?
— Ох, да ну его, — печально произнесла Бэби. — Просто понимаешь, ну как бы все–таки жалкорама, что мы так и не конурбировали наши отношения. Птушта, знаешь, я много об этом думала и теперь прикидываю, что отношения у нас все–таки есть. Уже. Сам понимаешь. Вот чему я научилась на Земле. Отношения — это просто связь между двумя людьми. Вот и все.
— Консуммировали, — сказал он голосом ни с того ни с сего хриплым и сиплым.
— Консуммировали, — послушно отозвалась она.
Ты меня любишь?
Еще раз молчание. И в него Джейк промямлил:
— Ага, наверное. — Звучал он при этом так, словно его пристегнули к педали «дисторшена». — Ну типа. — Бэби смотрела на него пытливыми зелеными глазами. Он пялился в пол. — Люблю тебя.
Вертушка зажужжала и включилась. Бэби — тоже. Теперь–или–никогда–рама. Она взяла Джейка за руку и прижала ее к губам. Вверх по его мышцам заплясали электрические импульсы, звенящими тропами пробираясь по всему телу. В свою очередь, Бэби, отведав легкой соли на его руке, ощутила, что вся ее сущность трепещет от острой приправы переживания. Его пальцы принялись нащупывать ее щеки, поглаживали ее гладкую кожу. Бэби и Джейк целовались очень долго.
Нежно пригнув ей голову, Джейк втянул в рот одну антенну. Эти приспособления изящных пропорций, с прекрасно скругленными кончиками нежной аквамариновой расцветки, с тонкими мембранами чехольчиков были просто созданы для сосания.
Бэби, в свою очередь, тихонько ахнула, едва губы Джейка сомкнулись на кончике антенны. Его зубы начали осторожно покусывать стебелек. Если глаза — зеркало души землянина, то антенны — глаза души чужого; не только глаза, но и уши, нос и много всего. Своими антеннами чужие видят дальше простой видимости, — они видят то, что скрыто, слышат самые тайные звуки и ощущают ощущения, а не просто вкус, запах и касание. Эти органы гиперчувств у чужих гиперчувствительны. Не случайно эволюция оставила их на макушке, где случайных контактов с ветерками, летучей пыльцой, звуковыми вибрациями и пролетающими время от времени мухами довольно, чтобы сенсуально отвлечь любого среднего чужого. А Бэби едва ли была средним чужим.
Теперь, когда язык Джейка обмахивал вверх–вниз кожицу антенны, ставшую скользкой от его слюны, когда его полные губы накрепко сомкнулись на стебле, когда он засасывал его чуть ли не в самое горло, все тело Бэби затопило всевозможнейшими ощущениями. Она слышала биенье Джейкова сердца. Слышала, как кровяные клетки его легких, причмокивая, жадно глотают кислород и ало и довольно вздыхают, выталкиваясь в реактивные струи его артерий. Она пробовала соль, что кристаллизовалась на его коже, увлажнение коей она тоже воспринимала, как свое собственное. Густого мускуса его желания хватило, чтобы она очутилась на самом пороге забытья. Жар его тела согревал ее, и когда он вплел пальцы в ее густые косички, лаская кончиками ее череп, она ощущала, как зудящие токи проникают ей в самый мозг.
Что же до Джейка, психические выделения антенн были таковы, что у него возникла иллюзия полной невесомости. Хотя в действительности сидел он на старой бурой софе, парить ему было так ярко, что на несколько секунд Джейка охватило кошмарное головокружение. Когда в голове устаканилось, он открыл глаза — или решил, что открыл, — и увидел, как летит по космосу. Он узрел звездную панораму, услышал биенье пульсаров, свист пролетающих комет, а за всем этим — зубодробительное молчание вселенной.
Косички Бэби налились цветом и затлели перенасыщенными красками — зеленой, розовой, голубой, лиловой.