Я разложил белье на стуле возле ванны и стал ждать. Юная купальщица вышла через четверть часа, дрожащая, и, покраснев, небольшими шажками подошла к огню.
— Виват теплу и огню! — вскричала она и устроилась возле камина, облокотившись на мои ноги.
Будто Полигимния[2], обернулась она в пеньюар, и сквозь тонкий батист была видна влажная кожа. С интересом оглядевшись по сторонам, она выпалила:
— Как же здесь чудесно, Боже мой! Неужели теперь здесь мой дом?
— Если пожелаешь. Но для этого нужно согласие одного человека.
— Кого же?
— Твоего отца.
— Отца?! Да он будет счастлив, если увидит, какая у меня прекрасная комната! И еще я смогу учиться.
— Чему же?
— Ах, про это я забыла Вам рассказать!
Я наклонился и поцеловал ее.
— Ты же знаешь, что должна делиться со мной всем.
— Помните, Вы подарили мне билет на спектакль?
— Конечно.
— Я смотрела «Антони» в театре «Порт-Сен-Мартен», пьесу Александра Дюма.
— Хм… что сделано, то сделано. Но такую безнравственную пьесу нельзя видеть невинным девушкам.
— Не думаю. Я готова стать актрисой — настолько впечатлила меня пьеса! Я дала слово сестре и господину Эрнесту.
— Вот как!
— Господин Эрнест и моя сестра тоже посмотрели пьесу. Сестра сказала, что это гораздо лучше, чем быть белошвейкой, а господин Эрнест пообещал помочь мне в своей «Театральной газете».
— Да это невероятно!
— В тот день я предупредила мадам Берюш, что буду ночевать у сестры, и после спектакля на улице Шапталь я декламировала сцены, которые запомнила, и помогала себе руками вот так.
Виолетта показала, как именно она это делала, и от взмахов рук распахнулся батистовый пеньюар. Все ее прелести были перед моими глазами. Я тут же обнял ее и усадил к себе на колени.
Она устроилась там, будто в гнездышке.
— И что же дальше?
— Господин Эрнест сказал, что нужно сообщить обо всем отцу, что ждать дебюта придется совсем немного — два-три года. Маргарита спросила, как я буду жить все это время, на что Эрнест ответил, что я такая маленькая, будто птичка, и наверняка найду себе гнездышко, кто-нибудь обязательно позаботится обо мне.
Я взглянул на нее. Действительно, в моих руках приютилось совсем крошечное создание.
— На следующий день мы написали отцу, — продолжила она, — он ответил. Он писал, чтобы мы во всем полагались на Господа. Мир жесток, а он, шестидесятисемилетний старик, может покинуть нас в любой день. Он дал нам свое благословение, и выразил надежду, что ему, старому солдату, не придется стыдиться своих дочерей.
— Письмо сохранилось?
— Да. Оно в одном из моих платьев. Я тогда вспомнила Вас и решила, что у Вас есть связи с режиссерами театра, ведь Вы помогли мне попасть на спектакль. Мне хотелось все время поговорить с Вами, но каждый день я откладывала нашу встречу. А потом… потом все решил господин Берюш. Я думаю, это само Провидение свело нас.
— Вы правы, дитя.
— Вы поможете мне?
— Я сделаю все, что смогу.
— Ах! Доброта Ваша не знает границ! — Виолетта кинулась мне на шею, ничуть не стесняясь распахнувшейся одежды.
Я больше не смог контролировать себя, и провел рукой по ее пояснице. Рука моя замерла лишь тогда, когда двигаться дальше уже было некуда — я дошел до тонкой и нежной поросли.
Виолетта изогнула спину, тело ее напряглось, рот приоткрылся, голова откинулась, дрожащий язычок и белоснежные зубки открылись моему взгляду. Так подействовало на нее одно лишь прикосновение.
В любовном неистовстве, обезумев от желания, стонами наслаждения, я отвечал на ее крики, а потом отнес Виолетту на кровать. Но наивысшее удовольствие я почувствовал тогда, когда заменил руку ртом и, став на колени, коснулся губами жаркой девственности.
Она бессвязно кричала, а потом все закончилось содроганием, будто душа покинула тело.
Я встал и посмотрел на нее. Открыв глаза, она с усилием села и прошептала:
— Это божественно! Можно еще?
Потом вдруг вскочила и пристально на меня взглянула.
— Одна мысль не дает мне покоя. Возможно, я поступаю плохо!
Я присел на кровать.
— Скажи, Виолетта, с тобой разговаривали серьезно когда-нибудь?
— В детстве отец ругал меня.
— Я не это имею в виду. Не строго. Серьезно. Ты будешь слушать, если с тобой поговорить серьезно?
— Если это будешь ты, а не кто-то чужой, то да. Я выслушаю все, что ты скажешь.