— Очэн харашо било сказано, Владико, очэн: пора нам всэм падумать о Богэ! А Богу угодна, щтобы у нас бил новый прэдстаятель пэрад ним. Нэ так лы? — обратился он напрямую к отцу Илиодору.
— Вообще-то избрание Патриарха — дело Церкви, — тихо, но очень отчетливо произнес отец Амвросий.
— Савэршенна вэрна! — Цепень, отложив трубку, хлопнул в ладоши и заулыбался. — Это дэло Церкви! А Церкав — дэло гасударственное! Стало быть — нашэ, — заключил он.
— Церковь святая православная главой своей имеет Иисуса Христа, а не царей земных, — дерзко заявил отец Нектарий, не пожелавший даже тут уступить первенство своему аппаратному сопернику.
И тут все замерли, вслушиваясь: это что еще там такое? Московские колокола всё это время гудели с приличествующей случаю печалью, как вдруг прямо по соседству с Палатами — в церкви Ризоположения, служившей доселе домовым храмом Митрополита — грянул набатный перезвон.
Но не все замерли, ох, не все! Адашев, только и ждавший, похоже, этого сигнала, встал и, чуть пошатываясь («Чего с пьянчуги возьмешь?..»), стал пробираться к выхоу…
Так-так-так!
— За ним! — страшным шепотом командует Сильвер. — Не отставай! Вот он, наш шанс — другого не будет!
Перехватили того на полпути, под изумленными взорами собравшихся.
— Куда торопимся? — зловеще интересуется шеф Особой контрразведки, преграждая дорогу цареву постельничему.
— Пропусти! — пытается уклониться Адашев; в глазах его плещется паника. — Меня сейчас стошнит!
— Черта с два! Быстро отвечай — когда рванет?! Ну?!
— Сейчас! Сейчас и рванет!! — почти срывается на крик монархист. — Фитиль уже зажжен, по этому вот сигналу!! - (кивок в направлении звуков набата).
— Джентльмены! — Сильвер направляется к двери, а голос его обретает те самые капитанские обертоны, как когда он командовал, под головоломный разворот вполветра, орудиям правого борта: «Aiming before we're ready![27]» — Есть предложение. Всем лично не заинтересованным немедленно покинуть помещение. Сейчас здесь будет очень грязно! И кроваво…
Но — поздно, выход-то уже перекрыт! Господарь Цепеш, а за спиною его — мгновенно возникшая шеренга из пятерых черных, тех самых, что «сами по себе оружие».
— Куда ти так таропышса, Барыс Фэодоровыч? К тэбэ есть вапросы, многа вапросов! И есть мнэние, — он широким жестом обводит собрание, по-прежнему пребывающее в безмолвном ступоре, — щто надо создать Камыссию по расслэдованию абстаятэльств смэрти Патрыарха. Кое-кто гаварыт, щто ты о той смэрты знал заранэе, и гатовылса! Пабудь пока пад дамашным арэстом, харащо? Кто за это прэдложэние — прашю галасават!
Руки по всему залу, растерянно и вразнобой, ползут вверх, в жесте полной капитуляции.
— Пропустите! Именем Государя!! — Адашев делает отчаянную попытку прорваться к дверям. Один из черных, не глядя, сгребает того за грудкИ и небрежно отшвыривает в сторону, а другой, чуть подавшись из строя вперед, хрипло выкаркивает:
— Пустить им кр-рровь!
…Вот тут-то и рвануло.
Похоже, пороху монархисты заложили от души — но вот минирование выполнили совершенно безграмотно, и взрывная волна ушла не туда. Само помещение Присутственного покоя почти не пострадало — зато начисто рухнула внешняя стена, и все внутри невольно зажмурились от внезапного солнечного света.
То есть это люди там — на миг зажмурились, пока глаза привыкнут, а вот Цепеш со товарищи…
Ну, насчет того, что вампиры-де от дневного света мгновенно распадаются в горсть праха — это, конечно, полная ерунда, такая же, как то, что они якобы не отражаются в зеркалах и не отбрасывают тени. Но что «солнечный удар» для этих существ — штука крайне неприятная и болезненная, это, как говорится, «медицинский факт».
Тут одного взгляда было достаточно, чтобы понять: вся Цепешева пятерка выведена из строя, по крайней мере, на время. Сам он, однако, ничуть не пострадал, по крайней мере внешне, и сейчас пристально оглядывает своих бойцов, обожженных и полуослепших, стараясь оценить масштабы бедствия.
Повернувшись на этот миг спиною к Сильверу…
— Замри! — с теми же капитанскими интонациями командует тот Годунову; затем, опершись на плечо боярина, Долговязый Джон выхватил свой костыль из-под мышки и метнул его вслед упырю как копье. Борис успел заметить, как сверкнул под солнечным лучом наконечник, выкидное посеребренное лезвие о шести дюймах — туз, сберегаемый Странником в рукаве все эти годы, на такой вот как раз крайний случай.