Стоит также иметь в виду, что те, кому волей истории в 1921 г. необходимо было принимать очень непростые решения, сознавали, что кроме теоретически разработанных, программных принципов в национальной сфере относительно случая с Крымом следовало учитывать еще один немаловажный фактор. Речь идет о том, что крымские татары, имевшие в прошлом на протяжении столетий до 1783 г. свою государственность (Крымское ханство на правах вассала Османской империи), утратили ее с завоеванием Северного Причерноморья и Приазовья (с Крымским полуостровом) Россией, присоединением Новороссии к империи. Однако генетическая память, дополненная в революционное время вспыхнувшими надеждами на приближающиеся кардинальные перемены, в том числе на возможность обретения былого статуса, существенно усилила национальные, националистические, мусульманские настроения. В среде демократически мыслящих людей и на полуострове, и за его пределами многие в целом сочувственно относились к перенесенным татарами страданиям и лишениям и потому понимали их стремления. И если бы численность крымско-татарский этноса превышала хотя бы незначительно половину населения полуострова, что делало бы вполне логичным применение этнического принципа национально-государственного строительства, очевидно, перспектива выбора политико-правовой модели была бы не такой уж и сложной. Найти же вариант, в котором бы органично сочетались историческая традиция (которой, очевидно, не было желания пренебречь) с тем, что численность крымскотатарской общности составляла лишь немногим более 25 % жителей полуострова, оказалось очень и очень нелегко.
Как бы невольным признанием объективно желаемого, однако недостающего количественного показателя являются гневные упреки В.Е. Возгрина в адрес большевиков, советской власти, якобы в кратчайший срок наводнивших Крым своими представителями, хотя тут же автор для чего-то напоминает, что «эти русские, и без того имевшие огромное численное преимущество, (подчеркнуто мною. – В.С.), видели в Крыму, в природе и людях этой прекрасной земли отнюдь не объект сыновней любви или эстетического восхищения»[393].
В ход пускается весь мыслимый набор ругательств с широким, без особого разбора, использованием «клеймящих» определений и эпитетов – колония, аборигены (о татарах. – В.С.), рабская покорность, холуйская предупредительность, людоедские директивы (о партийносоветском активе региона. – В.С.), марионеточное государство, фарс (о статусе Крыма. – В.С.) и т. д.[394] Конечно, любой человек может быть недоволен историей, свершившемся, сожалеть, что они развивались не так, как хотелось бы. Но тем, кто берется их объяснять, истолковывать, явно не пристало прибегать к отборной брани, бесцеремонным и демагогическими по сути обвинениям при тщательной маскировке (на поверку бесполезной) желания уйти от реальных фактов, статистических данных, документов, объективной, всесторонней, взвешенной оценки сложных процессов.
В историографии приводятся неоднократно проверенные данные о национальном составе населения Крыма в 1921 г. На полуострове проживал 719 531 человек, из них русских – 298 666 (42,2 %), татар -196 715 (26 %), украинцев – 72 352 (9,5 %), евреев – 49 406 (6,9 %), немцев – 42 350 (5,9 %), греков – 23 868 (3,4 %), армян – 12 017 (1,7 %), болгар – 10 572 (1,5 %), поляков – 5734 (0,9 %), на остальные национальности приходится 2 %[395].
Надо сказать, что сколько-нибудь серьезных разночтений на данный счет в научной литературе не наблюдается. Так, в хронологически последнем издании с тщательными выкладками и предметным анализом материалов переписи населения Крыма в 1920–1921 гг., корреспондирующимися с изданием 1930 г., приводятся следующие данные.
Из 718,9 тыс. жителей, охваченных статистами, 317,8 тыс. (44,1 %) идентифицировали себя русскими, 186,6 тыс. (26 %) татарами, 53,5 тыс. (7,4 %) украинцами, 48,3 тыс. (6,7 %) евреями, 42,3 тыс. (5,9 %) немцами, 23,8 тыс. (3,3 %) греками, 12,1 тыс. (1,7 %) армянами, 10,5 тыс. (1,5 %) болгарами, 5,8 тыс. (0,8 %) поляками, на другие национальности приходилось менее 3 %[396].
395
См.:
396