Общую же картину поиска подходящего решения А. Галенко неожиданно сводит к тому, что «апрель-октябрь 1921 г. были временем соревнования татарских национал-коммунистов с большевиками за основные принципы создания Крымской автономии»[431].
В результате остается не вполне ясным, где пределы компромисса, как собственно и соревнования – кого и с кем.
Не отрицая определенного рационального смысла в таком подходе к объяснению весьма непростого, многоаспектного опыта, все же представляется, что национал-коммунистический фактор не только не играл определяющей роли в поиске модели статуса крымской автономии. Он был несомненно менее значим по сравнению с другими проанализированными ранее слагаемыми принятого решения.
Наверное, нельзя абстрагироваться, например, от рефлексий официальной Москвы, особенно И.В. Сталина (учитывая его государственный и партийный посты) по поводу поведения лидеров крымско-татарской общности в годы революции и гражданской войны. Как известно, они конъюнктурно метались между Турцией, Германией, Польшей (в 1920 г. даже пытались «выбить» у Лиги наций мандат на управление Крымом как территорией с неразвитым, требующим унизительного колониального надзора над населением для Речи Посполитой[432]). В основе таких беспринципных метаморфоз лежали стремления во что бы то ни стало, любым, пусть самым предосудительным способом оторвать Крым от России, тем более – от Советской России. Учитывая уровень традиционного влияния в среде татарского населения национально-религиозной элиты (в том, что она в эмиграции не изменит своего отношения к советской власти, сомнений практически не возникало), небеспочвенными оставались опасения относительно возможных сепаратистских проявлений именно со стороны крымских татар, составлявших немалый удельный вес жителей полуострова (около четверти).
Наверняка было бы непростительным заблуждением доказывать, что найденный и претворенный в жизнь статус многонационального Крыма в советской системе был идеален (если вообще подобные изобретенные модели с неизбежным субъективным компонентом могут иметь место в архисложных областях общественного сознания и жизни). Но вряд ли стоит оспаривать и то, что рассматриваемые документы во многих существенных моментах были рассчитаны на упреждение нежелательных проявлений, массовых эксцессов.
Вряд ли кто-то может считать, что советские лидеры и партийное руководство РСФСР могли недооценивать военно-стратегическую роль Крыма в бассейне Черного и Средиземного морей. Упустить возможность влияния в этом геостратегическом регионе было просто немыслимо как исходя из соображений преемственности исторических традиций, так и несомненных планов превращения советской страны в один из мировых центров.
Сопровождая анализ перечисленных фактов, принятых решений авторскими соображениями, нельзя пройти и мимо того, что в дальнейшем ни руководство СССР, ни ученые (по крайней мере, в академической среде), наверное, не могли не иметь определенных сомнений относительно того, что удалось найти вариант, гарантированно исключавший негативные проявления в сфере национальных отношений в Крыму. Не потому ли в фундаментальном сборнике «Образование СССР», где среди других документов приводится множество постановлений, решений, резолюций о создании автономных республик и областей РСФСР, определение принципов их функционирования[433], Крымская Автономная Социалистическая Советская Республика ни разу не упоминается, в качестве географического объекта «Крымский полуостров (Крым)» называется лишь в некоторых официальных документах общего характера[434]. Возможно, тут проявилось стремление уйти от возможных «неудобных» вопросов, вызывавших известные затруднения при оценке исторического опыта 1930-х – 1940-х гг.
Как бы там ни было, ноябрьскими (1921) решениями Москвы и Симферополя была поставлена окончательная точка (по крайней мере, на достаточно длительную перспективу) и в вопросе о границе между Украинской Социалистической Советской Республикой и Крымской Автономной Социалистической Советской Республикой.
Обретенный обоими государственными образований статус явился, с одной стороны, прямым следствием революционных сдвигов 1917–1921 гг., с другой стороны – на долгие годы и десятилетия определил характер взаимоотношений между Украиной и Крымом.
Возникшие в процессе определения границы некоторые не очень существенные разногласия (отчасти отзвук революционных лет) были без особого напряжения и трудностей улажены (хотя к определенным моментам – их порождала жизнь – приходилось волей-неволей возвращаться до середины 1920-х гг.).